Море Осколков

— Прежде Верховный король был первым среди равных, и все мы были как братья. Теперь же он повелевает, подобно отцу. Он говорит нам, как мужчины должны сражаться. Как женщины — торговать. Как всем нам надлежит молиться. Храмы Единого Бога растут на нашей земле, как грибы после дождя, а я — я ни слова не сказал против!

— И правильно сделали, — осторожно заметила мать Кире, — и было бы разумно…

— И что же, теперь праматерь Вексен подсылает к нам убийц?

— Мой король, у нас нет доказательств…

И тут Финн заорал на свою служительницу, и расплывшееся, как квашня, лицо из розового стало ярко-красным:

— В мой собственный дом! Травить моих гостей!

И он ткнул в тело толстым, как сосиска, пальцем:

— Под моим кровом, под моей защитой!

— Я бы посоветовала сохранять благоразумие…

— А ты всегда мне это советуешь, мать Кире, но у моего терпения есть предел, и Верховный король переполнил его чашу!

Теперь лицо короля равномерно полыхало алым. Он схватил отца Ярви за здоровую руку:

— Передай моей возлюбленной племяннице королеве Лайтлин и ее досточтимому мужу, что они всегда найдут в моем лице друга! Я останусь им другом, чего бы мне это ни стоило! Клянусь!

У матери Кире не нашлось подходящей улыбки для этого мига. Не то что у отца Ярви — тот аж расплылся от удовольствия:

— Дружба — это все, что нам от вас нужно!

И он высоко поднял руку короля Финна.

Все громко и радостно заорали: стражники несколько ошалело — никто не ждал, что Гетланд и Тровенленд так быстро станут союзниками, команда «Южного Ветра» — с облегчением, а Колючка Бату била в ладоши сильнее всех. Когда она нечаянно убила человека, это назвали подлым убийством. А когда она убила человека хладнокровно и предумышленно, оказалось, что она герой.

Но что делать? Она мрачно проводила взглядом тело, которое уже выволакивали из зала. И все-таки ее глодало странное чувство, что что-то здесь не так.

Где найдешь, где потеряешь

Бранд уже порядочно набрался.

Такое с ним частенько случалось в последнее время.

Он с трудом устроился грузчиком в порту, и надо сказать, за день успевал уработаться до упаду. Самое дело, чтобы вечером выпить. Он и выпивал. Оказалось, у него к этому прямо талант. Ну, хоть что-то от папаши ему досталось.

А поход оказался сказочно удачным. Островитяне, видно, так уверовали в то, что Верховный король их защитит, что совсем не подготовились к нападению. Их застали врасплох, захватили половину кораблей, другую половину сожгли. Бранд смотрел, как по улицам Торлбю горделиво вышагивают мужи Гетланда, вернувшиеся с победой, — нагруженные добычей, довольные, обласканные вниманием. Их восторженно приветствовали из каждого окна. Говорили, что Раук привел из похода двух рабов, а Сордафу досталось серебряное запястье. Еще он слышал, что Атиль выволок старого короля Стира голым из его палат, поставил на колени и взял клятву Солнцем и Луной никогда не обнажать меча против гетландцев.

Одним словом, все вернулись из похода героями, прямо как в песнях героями. А что уязвляет больнее всего и напоминает о собственных неудачах? Конечно, чужой успех.

Бранд плелся кружной дорогой, из переулка в переулок, обтираясь плечами о стены домов, шатался и орал на звезды. Кто-то орал в ответ. Может, звезды, может, из окон орали. Не все ли равно? Он шел наобум. Какая разница, куда идти, в самом деле?

Он не знал, куда идти и что делать.

— Ты меня пугаешь, — как-то сказала Рин.

— Да ты что? У меня мечту всей жизни отняли, каким мне еще быть? — нарычал он на нее.

И что она могла ответить?

Он попытался вернуть ей кинжал.

— Мне он больше не нужен. И я его не достоин.

— Я его для тебя делала, — отрезала она. — И я все равно тобой горжусь.

Она всегда была как кремень, его сестренка, и никогда не плакала, а тут у нее в глазах стояли слезы. И от вида этих слез Бранду стало так больно, так больно, как никогда после драки. А дрался он много, и били его часто.

Так что он попросил Фридлиф налить ему снова. И снова. И снова. А Фридлиф качала седой головой: мол, как же так, такой молодой, и пьет горькую, как так можно. Но он не первый такой к ней приходил за выпивкой. В конце концов, она ж с этого жила — наливала и наливала.

Зачем он пил? Затем, что, надравшись, он обвинял в том, что случилось, других. Всех подряд: Хуннана, Колючку, Раука, отца Ярви, богов, звезды над головой, камни под ногами. А протрезвев, понимал, что он сам во всем виноват.

Он врезался в стену в этих потемках, его повело и развернуло, внутри плеснул гнев, и он заорал:

— Я поступил правильно!

И он ударил в стену кулаком и не попал — и к счастью, а потом рухнул в канаву — знать, кончилась удача.

Потом его стошнило прямо на руки.

— Ты Бранд?

— Был, — пробормотал он, пытаясь встать на колени.

Над головой маячила фигура мужчины. А может, их было двое.

— Тот самый Бранд, который тренировался вместе с Колючкой Бату?

Он презрительно фыркнул, в носу опять засвербило от запаха рвоты, и его чуть снова не вывернуло.

— К сожалению.

— Тогда это тебе.