Море, море

– А так, что ничего мы не знаем. Скорее всего, жизнь почти у всех никудышная. Это только в молодости ждешь чего-то другого. Она малость фантазерка, мечтательница, наверно, все женщины такие. Ну, мне пора. Спасибо за угощение.

Я рассмеялся.

– Нет, так скоро я тебя не отпущу. Мне еще много чего хочется о тебе узнать. Вот ты говоришь, твой колледж закрылся. А тебе чем хотелось бы заняться, если б ты мог выбирать?

– Раньше я думал, что хорошо бы как-нибудь работать с животными. Животных я люблю.

– А к электричеству не тянет вернуться?

– О, это было, только чтобы уйти из дому. Как дали стипендию, я сразу смотался. Нет, теперь, если б можно выбирать, я бы лучше стал актером.

Вот это была удача так удача – впору закричать от радости.

– Актером? А ведь с этим я могу тебе помочь.

Он вспыхнул и произнес вызывающе четко:

– Я не за этим сюда приехал. Я к вам приехал не за помощью и не выпрашивать чего-то. Приехал, чтобы спросить. Это было нелегко. Вы – знаменитость. Я долго это обдумывал. Надеялся доискаться правды с другого конца, через комитет по усыновлению, но не вышло. А помощь ваша мне не нужна, и в вашу жизнь втираться я не хочу. Не захотел бы, даже если б вы были моим отцом.

Он встал, словно собрался в дорогу. Я тоже встал. Так хотелось обнять его.

– Хорошо, будь по-твоему. Но не уходи так сразу. Может, хочешь выкупаться?

– В море? Ой, еще бы!

– Так ты немножко отдохни, потом пойдем купаться, потом попьем чаю…

– Лучше прямо сейчас купаться.

Мы вышли на лужайку, не взглянув на Гилберта, который почтительно встал, когда мы проходили через кухню, и по скалам добрались до вершины моего утеса. Теперь море было под нами всего в каких-нибудь десяти футах. Оно было спокойнее, чем утром, полупрозрачная вода под ярким солнцем была бутылочно-зеленая.

– Это вы здесь купаетесь? Ух, здорово. И можно прямо нырять? Терпеть не могу купаться, где мелко.

Сейчас было не до скучных наставлений. Я не намерен был толковать Титусу о трудностях и опасностях.

– Да, тут самое лучшее место.

Титус уже рвался в воду.

– А я и плавки не захватил.

– Ничего, тут никто не увидит, я всегда купаюсь нагишом.

Титус уже стянул с себя футболку Лидсского университета, под которой обнаружились густые вьющиеся золотисто-рыжие волосы, и, прыгая на месте, стаскивал штаны. Меня разобрал радостный смех, и я тоже стал поспешно раздеваться. Но я еще не успел расстегнуть рубашку, как всплеск от его безупречного прыжка обрызгал сверкающие скалы. Следом за ним прыгнул и я, чуть зашелся от холода, но через несколько секунд уже согрелся и возликовал.

Мой лакей Опиан вынес нам полотенца, после чего, казалось, скромно ретировался, но я заметил, что он спрятался за ближайшей скалой и подглядывает за Титусом. А тот явно работал на публику, он резвился, как дельфин, – белый, быстрый, вертлявый, так и мелькали руки, пятки, подвижные плечи, бледные ягодицы и мокрое, отчаянно смеющееся лицо, облепленное волосами как водорослями. Волосы, потемнев от воды, сразу изменили его внешность – темные, прямые, приставшие к шее и плечам, спадавшие на глаза, они делали его похожим на женщину. Сознавая это, он прелестно встряхивал головой, отводил со лба тяжелые намокшие пряди. Плавал он без видимых усилий, легким кролем, которого я так и не постиг, и в морской своей радости раз за разом нырял стойком, исчезал под водой, а потом с победным кличем выныривал в другом месте. То же упоение владело и мной, и море смеялось, и вкус соленой воды был вкусом надежды и счастья. Я хохотал, фыркал, кувыркался. Столкнувшись со своим собратом-водяным, крикнул:

– Ну что, доволен, что приехал ко мне?

– Да, да, да!

Конечно же, он с легкостью взобрался на мой маленький отвесный утес. Ведь и на башне он держался, как муха на потолке, когда я в первый раз увидел его. Мне-то пришлось нелегко, и я пережил одну скверную минуту, но утаил это от него. Рановато еще было терять престиж и выставляться стариком. Я хотел, чтобы он принял меня как товарища. Искупавшись, он поспал в тени нависшей скалы. После этого мы попили чаю и основательно закусили. А уж после этого он согласился у меня переночевать, но с тем, чтобы назавтра уйти рано утром. Я тем временем конфисковал и спрятал его две пластиковые сумки на случай, если ему взбредет в голову удрать. Я заглянул в сумки, имущества там оказалось немного: бритвенные принадлежности, белье, приличная полосатая рубашка, галстук, пара туфель, свернутая в комок смятая бумажная куртка. Дорогие запонки в бархатном футляре. Любовная лирика Данте – итальянский и английский тексты, в роскошном издании с рискованными гравюрами. Эти два последних предмета заставили меня призадуматься.

Гилберта, успевшего сообразить, кто явился к нам в гости, обуревало, разумеется, сильнейшее волнение и любопытство.

– Как ты намерен с ним поступить?

– Потерпи, и узнаешь.

– Я-то знаю, как хотел бы поступить.

– Об одном прошу – не вмешивайся.

– Ладно, ладно, я свое место знаю.