Мор

— Доброе утро, Себастьян.

— Мне в хранилище.

— Разумеется.

Монах развернулся и зашагал через двор. Я — следом. Прошел мимо окруженной кустами статуи Святого Доминика Просветителя и едва удержался от того, чтобы не сунуть руку в карман к листу, исписанному ровным почерком небесного покровителя монашеского сословия.

Но — удержался и, лишь поежившись, поспешил вслед за проводником.

Прости меня, Святой Доминик, иначе никак. Ради благого дела книгу порезал…

Спустившись в подвал миссии, вход в который охраняли не только крепкие послушники, но и незримое присутствие чего-то несоизмеримо большего, я вставил ключ в скважину одного из вмурованных в стену сейфов, два раза провернул его и покрутил барабанчики кодового замка, выстраивая нужную комбинацию. Убедился, что ничего не перепутал, и вновь крутанул ключ.

Запоры с тихим щелчком вышли из пазов, толстенная дверца мягко приоткрылась, и я переложил в сумку серебряную шкатулку с вывернутым наизнанку символом Изначального Света. Одним рывком затянул кожаный ремешок и повернулся к дожидавшемуся меня у решетки монаху.

— Я закончил.

На обратном пути поджилки так и дрожали. Пока шел через двор, колени подгибались, по спине бегали мурашки, а в груди ворочался неприятный холодный комок. Не скверны, нет. Самого настоящего страха.

Покину миссию — и ничего уже не изменить, придется идти до конца. Это и пугало.

Впрочем, что — страх? Страх — это всего лишь отражение наших слабостей. Иногда он помогает, иногда мешает, но всегда должен уступать холодному расчету.

Шансы на успех велики, а потому все остальное не имеет значения.

И, выкинув из головы неуместные колебания, я подошел к коляске и отпустил извозчика.

— Дальше мы сами.

Изрядно удивленный таким решением Эдвард Рох подхватил свои пожитки и выпрыгнул в снег.

— Уверен? — уточнил он.

Я кивнул и зашагал по улице:

— Идем.

Лучник поспешил следом, черпанул ботинками подтаявшего снега и выругался. Потряс ногой, понял, что теперь уже ничего не исправить, и с недовольным видом спросил:

— Далеко тут?

— Нет.

И в самом деле, стоило свернуть за угол, впереди сразу замаячила вздымавшаяся над заснеженными крышами домов колокольня главного молельного дома Ольнаса. На следующем перекрестке я повернул на соседнюю улицу и указал лучнику на закрытую пока таверну. Эдвард Рох внимательно огляделся по сторонам и поспешил за мной.

— Уходи черным ходом, — предупредил я, распахивая скрипучую дверь доходного дома напротив.

— Само собой, — поморщился парень.

Я провел его на второй этаж, запустил в перекупленную квартиру и подошел к окну:

— Глянь.

Эдвард приставил к стене чехол с луком, окинул цепким взглядом открывавшийся из комнаты вид и задумчиво почесал подбородок:

— Какой стол?

— Крайний.

— Уверен, что он придет?

— Если я в чем-то и уверен, так только в этом, — усмехнулся я и сунул Роху портрет Виктора Арка, принадлежавший перу слепого художника. — Твоя цель.

— Ясно.

— Не облажайся только.

Эдвард мрачно глянул на меня и постучал пальцем по мутному оконному стеклу.

— Дальний край стола не просматривается, сядь туда, — предупредил он и ушел кухню.

— Так и собирался, — кивнул я и осторожно вытащил из сумки злосчастный ларец. — Эй, ты где там?

— Иду. — Парень вернулся с наполненной мыльной водой миской, поставил ее на подоконник и спросил: — Чего еще?

— А сам как думаешь?

Эдвард обреченно вздохнул и неохотно стянул с рук перчатки. Неохотно — и немудрено: его кисти полностью покрывали замысловатые татуировки. Символы веры и цитаты из Святых Писаний свивались воедино и разноцветными змеями уползали к локтям. За прошедшие годы нанесенные слепым мастером наколки нисколько не выцвели и казались столь же яркими, как и в первые дни.

Я невольно потер предплечье, но моя татуировка давно выгорела и расчерчивала кожу лишь едва заметными белыми линиями ожогов.

Этот жест от лучника не укрылся, и он криво усмехнулся. Затем хрустнул костяшками пальцев и спросил:

— Ну?

— Не нукай, не запряг, — разозлился я и одним резким движением откинул крышку серебряной шкатулки.

Таившаяся там Тьма немедленно обожгла наши души своим черным пламенем, и Эдвард поспешил закрыть ларец.

— Совсем ополоумел? — прошипел лучник и вытер выступившие на лице капли пота. Пригладил бороду, взъерошил русые волосы и выругался: — Бесы! За что мне все это?

— Кому много дано, с того много и спрашивают, — пожал я плечами, не испытывая, впрочем, никакого желания вновь прикасаться к шкатулке.

— Пошел ты! — выругался Рох. — Знал бы только…

— Знаю. Мне ли не знать?

— Ты знаешь — о да! — фыркнул лучник. — Ты-то сознательно сделал свой выбор, а я и знать ничего этого не хотел! Думаешь, приятно убивать Высших и хватать руками всякую гадость? Хрена!

— Мы сейчас станем об этом говорить?

— Нет! — Эдвард вновь хрустнул пальцами и спросил: — Думаешь, сработает?

— Не сомневаюсь даже. Ты защищен, не забывай. И ты уже делал это раньше.

— Легче, что ли, от этого? Тогда просто повезло, Высший тобой занимался.

— Так и в этот раз будет.