Мор

Пока циркачка ходила за саквояжем с настойками и целебными бальзамами, я осушил кружку и дотянулся до кувшина, но тот оказался пуст. Вот ведь!

— Сильно болит? — спросила девушка, прикладывая примочку к порезанному уху.

— Уже нет.

Выпитое вино мягко шумело в голове, и ломота в теле постепенно сошла на нет. Завтра она вернется, но это будет только завтра. Не сегодня.

Обработав порезы и ссадины, Берта помогла мне стащить перепачканную кровью рубаху и покачала головой, изучая черневший на правом боку синяк.

— Ребра не сломаны?

— Нет, — отмахнулся я. — Слушай, в буфете бутыль с пахартским ромом стоит, тащи ее сюда.

— Похоже, ты настроен серьезно! — покачала головой девушка и пошла за выпивкой. — Уверен, что это необходимо?

— Да! — Хотелось напиться вдрызг и позабыть обо всех проблемах. Пусть лишь на время, но позабыть. — Сама-то как? Тебе тоже досталось, а я гоняю…

— Как сама? — отозвалась циркачка, до краев наполняя кружки крепким пойлом. Потом обернулась и провела пальцами по щеке. — А не видишь разве?

— Пройдет. — Я уловил в девичьем голосе истеричные нотки и поспешил ее заверить: — Точно тебе говорю — пройдет!

— А если нет? — Берта хлебнула рома и, откашлявшись, прошептала: — Если не пройдет, что тогда?

— Ерунда!

— Ерунда?! Ты не представляешь, что для женщины значит лицо! — Циркачка отставила кружку и спросила: — Как мне жить дальше с этим, а?

— Ты прекрасна! И морщины теперь тебе точно не грозят.

— А я не хочу быть старухой с кукольным личиком! — взорвалась Берта. — Да ты потрогай, просто прикоснись!

— Перестань, — попросил я, но девушка продолжила настаивать на своем, и пришлось выполнить ее требование. На ощупь лицо оказалось холодным и помертвевшим. Неживым.

И отчасти — неприятным.

Но я все равно беззаботно улыбнулся и произнес:

— Ну и нормально. А что такого?

— Что такого?! — опешила Берта и, ухватив мою руку, вдруг сунула ее себе в вырез платья. — И никакой разницы? Так, что ли?!

— Успокойся! — Я высвободил руку и обнял разрыдавшуюся девушку. — Мы что-нибудь придумаем. Мы обязательно что-нибудь придумаем.

— Обещаешь? — прошептала та.

— Обещаю. А сейчас давай выпьем.

И мы выпили. Ром огненной волной скатился в пустой желудок, разжег там пламя, ударил в голову. Смыл сомнения и дурные предчувствия. Заставил позабыть обо всем на свете. А потом я просто провалился в забытье.

Спать, спать, спать…

Очнулся как-то вдруг — не иначе из-за пересохшей глотки. Пару мгновений не мог сообразить, где нахожусь, затем приметил сидевшую перед зеркалом Берту и сразу все вспомнил.

Запалившая свечу девушка, не отрываясь, глядела на свое отражение, и плечи ее сотрясались беззвучными рыданиями.

Я влил в себя остававшийся в кружке рома, отдышался и, не выдержав, окликнул циркачку:

— Берта, перестань! С тобой все в порядке!

— В порядке? Я не вижу, что ли? — обернулась девушка.

— Зеркала — известные лжецы. — Неожиданно на меня накатила жуткая злость. — Они врут даже тогда, когда показывают чистую правду. Только и могут, что врать! Ненавижу!

И я со всего маху запустил в зеркало пустую бутылку из-под рома. Во все стороны брызнули осколки, взвизгнувшая девушка обругала меня последними словами, а потом пьяно хихикнула:

— Зеркало разбить к несчастью.

— Да и бес с ним! — поморщился я. — Иди спать уже. Утром поговорим…

Сам откинулся на подушку и закрыл глаза, чувствуя, как начинает все быстрее и быстрее кружиться вокруг меня комната.

Вот ведь…

Утро не разочаровало. Навалилось, скрутило, сдавило.

В глотке — пустыня, в голове — пожар.

Но беспокоило вовсе не это. Я покосился на мирно посапывавшую рядом Берту, приподнял одеяло и едва не застонал от досады: спали мы голышом. А если присовокупить к этому свежие царапины на плечах, картинка вырисовывалась вполне определенная.

Но — не помню. Ничегошеньки не помню…

— Ты так мило смущаешься… — Берта зевнула, перевернулась на бок и хитро глянула на меня через растрепавшиеся пряди волос.

— Нет! — горестно простонал я, но в голове уже мелькнуло смутное воспоминание о чем-то теплом, мягком и одновременно упругом, ритмично раскачивавшемся перед самым лицом. — Только не это!

— Да-да, — подтвердила девушка и передала мне кувшин.

— Бесов праздник! — выругался я и хлебнул воды.

— Не волнуйся, ты был хорош, — уверила меня циркачка и завлекательно провела кончиками пальцев по ареолу незамедлительно напрягшегося соска, — и я, пожалуй, не откажусь от повторения…

— Боюсь, ничего не получится. Просто не в состоянии.

— Глупости говоришь! Конечно, получится!

Берта с головой скользнула под одеяло, и через какое-то время я с удивлением понял: и действительно, получится. Еще как получится!

Так оно и вышло. Впрочем, моей заслуги в том не было ни малейшей. Так — рядом полежал. И отбитые ребра ломило, и голова с похмелья раскалывалась.

Потом мы обнялись, и уткнувшаяся мне в плечо девушка неожиданно спросила:

— Я чудовище, да?

— С чего бы это? — взъерошил я ей волосы.

— Марка только захватили, и сразу к тебе в койку прыгнула.

— Можно подумать, не этого с самого начала добивалась, — вздохнул я. — Только не говори, что ты его любила. Не поверю.