Монстры

На него нахлынули волны удовольствия, возбуждения, желания. Кровь в жилах буквально вскипела, он покрылся испариной, чувствуя, как теплеет тело. Тепло, бесконечное тепло, растопляющее последний снег, первый бесконечный весенний дождик. Соски у него затвердели, пенис ожил, тестикулы запульсировали от семени.

— Придется купить их позже, — сказала она, задохнувшись. — Мне сегодня вечером предстоит деловой ужин.

— Тогда прошу прощения. — С его стороны было вполне естественно извиниться, он ведь даже не спросил, располагает ли она временем.

Его лоб усеяли бусинки пота, он опустил руки на колени, потому что они подрагивали. Если бы он вышел из кафе «Бесконечность» сейчас, то, вероятнее всего, упал бы на улице от головокружения.

— Я отвезу вас в отель. — Сатоши попытался подняться из-за стола.

— Ни в коем случае, я поймаю такси. — Она остановила его рукой. — Не волнуйтесь, Нагаи-сан. Я справлюсь.

Официант бесшумно подплыл к их столику из стекла и металла. Сатоши подписал счет за напитки. Действуя осторожно, он поднялся из-за стола. Во рту остался привкус абсента и крови. Шрамы ныли и горели. Он промокнул лоб носовым платком и убрал его обратно в карман.

— Право, вам не стоит беспокоиться, — уверяла его Бакнер-сан, пока они шли к лифту. — Я сяду в первое свободное такси.

Они спустились на первый этаж. Сатоши казалось, будто его тянут за пенис сквозь потолок лифта обратно в кафе «Бесконечность», в задние комнаты над кафе. Она была там. Она была там, и она ждала, его богиня голубого снега.

— Смотрите, вот оно! — воскликнула Бакнер-сан и помахала рукой.

Машина мгновенно остановилась. Сатоши бывал в Нью-Йорке много раз, но теперь, вероятно, ему больше не видеть этого шумного суетного города.

— Большое спасибо, — сказала Бакнер-сан, забираясь в такси. Сатоши улыбнулся и назвал водителю по-японски точный адрес ее отеля. — Было очень приятно с вами пообщаться. Мне действительно жаль, что приходится так спешно уезжать.

— О, это вы меня простите, — ответил Сатоши. Его английский начал ухудшаться. — Это был пустяк.

Он решил заказать в кафе «Хард-рок» несколько футболок, чтобы их прислали в ее отель. Разных размеров и двух цветов на выбор, черный или белый. Но не так много, чтобы поразить ее. Просто произвести впечатление и, возможно (если вообще возможно чем-то пронять эту бойкую американскую даму), заставить ее почувствовать себя обязанной ему, а следовательно, и «Ni-Koku-Sangyo».

— Чао! — весело прокричала она, и такси унесло ее прочь, затерявшись среди машин и зданий Роппонги.

Сатоши покачнулся, вытирая лоб, и метнулся обратно к лифту. В кабине никого не оказалось. Он привалился к стенке и на секунду прикрыл глаза, потом отыскал кнопки и нажал одну, но не на третий, а на четвертый этаж кафе «Бесконечность», где его ждала она.

Он открыл двери и увидел ее такой, какой она часто перед ним являлась: Цукиносюке, кабуки-мастер, в кимоно, белом как снег, голубом как лед, с золотистыми цаплями, чьи вышитые крылья были длинными, до пола, рукавами потрясающего одеяния. Она медленно кружилась с белым как мел лицом, словно в гриме кабуки, ее черные глаза влажно поблескивали. Волосы были собраны в длинный хвост, который облаком спускался до бедер. Рот — крошечное красное пламя. В руках она держала два белых веера, которыми помахивала, как птица крыльями. Комната была типично японской — просторной, красивой, естественной: сёдзи[21] из рисовой бумаги, татами[22] на полу. Она стояла спиной к окну в обрамлении двух ирисов, нарисованных чернилами. Незашторенные окна не скрывали черноту ночи.

— Добрый вечер, — сказал Сатоши и замер дверь.

Она молча смотрела на него. Она вообще редко говорила. Стояла и медленно помахивала веерами, словно раздувала пламя в его крови.

Он снял обувь, одежду и подошел к ней. Она провела по нему своими веерами. Он открыл рот, а она сложила щелчком один веер и протянула ему. Он зажал его зубами. Она вытянула из рукава кимоно два белых шелковых шарфа, обошла его сзади и, привязав концы шарфов к вееру, завела их за спину и снова завязала на затылке, так что он уже не мог выплюнуть веер, который заткнул ему рот вместо кляпа. Глаза его слезились, словно от дыма. Тело трепетало.

Разрез по ягодицам. Он чуть не достиг оргазма.

Разрез по нижней части тестикул. На кончике пениса выступила бусинка семени, он застонал.

Кровь сочилась по капле.

Лаская его холодными пальцами с длинными ногтями, она сделала разрез на шее.

Она пила не отрываясь, иссушая его все больше и больше, а он превращался в костер, чувствуя, как нарастает экстаз, и начиная подозревать, что именно этой ночью наступит полное насыщение. И он все громче стонал, с трудом оттягивая наступающий оргазм.