Монстр лазейку найдет!

Песни перетекали одна в другую, и казалось, что танец никогда не кончится. Приехали братья Вульф – Гарриет вызвала их звонком и строго-настрого приказала вести себя раскованно. Под конец диджей Духман потребовал доплату за три часа сверх оговоренного.

Клодин пообещала матери, что заплатит из своих сбережений, и Гарриет нехотя согласилась. В конце концов, шестьсот долларов – не такая уж высокая цена за свободу!

Жизнь снова вернулась в обычную колею. Только теперь все было иначе.

Билли не мог себе представить ничего более угнетающего, чем возвращаться в Салем одному, невидимым, как обычно. Любой скрип и шипение поезда будут терзать его, лишний раз напоминая о том, что по пути сюда он всех этих звуков просто не замечал. С чего, собственно? Ему было так весело!

Он подумывал о том, чтобы попросить Кандис приехать за ним, но его телефон остался у Фрэнки. По крайней мере, так он сказал самому себе. На самом деле ему было просто стыдно. Как объяснить свое поражение девушке, которая никогда не проигрывает?

И потому, поспешно отмыв волосы, Билли сломя голову помчался вниз, чтобы успеть уехать с сестрой Хита.

Съежившись на заднем сиденье «Тойоты» Гармонии, прижатый к холодному окну, он чувствовал себя насекомым, которое мистер Штейн расплющил между двумя предметными стеклами и изучает под микроскопом. Только еще хуже. Насекомое, по крайней мере, было бы мертвым, и ему не пришлось бы слушать, как Фрэнки хихикает и целуется с другим парнем.

Ему хотелось ее ненавидеть. Ах, если бы он мог ее возненавидеть! Но к тому времени, как они приехали на Рэдклиф-вэй, он полюбил ее еще сильнее. И ему даже меньше хотелось убить Бретта.

Он же видел, что Фрэнки и Бретт действительно любят друг друга. Так было всегда. То, что они на время разошлись, – это всего лишь превратности военного времени. А ее интерес к Билли был не более чем лекарством от страданий, да еще подогретым советом матери общаться со своими. Знать это было горько, но полезно.

Кроме того, Билли узнал, что Фрэнки считает его своим лучшим другом. И требует от Бретта, чтобы он нормально к нему относился. И Бретт пообещал, что все будет хорошо. Он сказал, что Билли ему всегда нравился, хотя он и знал, что это не взаимно.

«Теперь взаимно…»

Гармония высадила их у дома Клодин, и теперь Фрэнки с Бреттом уже целый час плясали, веселились и сыпали искрами – искрами, которых ни разу не пробежало между Билли и Фрэнки.

Он наблюдал со стороны, как его друзья наконец выступили единым фронтом. Они объединились и гордо и открыто подняли знамя нелюдей и выродков. Это был конец прежней эпохи и начало новой. Теперь все возможно – просто потому, что никто не докажет, что это невозможно.

Охваченный приливом надежды, Билли невольно подумал о том, каково это – целоваться с девочкой, которой хочется целоваться именно с ним? Неважно, с нормалкой или с ЛОТС. И как он ей больше понравится: с автозагаром или в своем естественном виде? И…

И тут заиграла песня «Invisible»[35] Эшли Симпсон.

Он расхохотался. Кандис дразнила его этой песней с первого дня их знакомства. Оставляла ее ему на голосовой почте, врубала у себя в машине, напевала, когда они шли по улице пешком и любовались реакцией прохожих. Билли улыбнулся. Ему было уже не стыдно.

– И что смешного? – хихикнул кто-то рядом.

– Кто это? – спросил Билли, озираясь по сторонам. Он потрогал себя за волосы. «Может, краска плохо отмылась?»

Что-то зашипело. Как проколотая шина или лак для волос. И через несколько секунд перед ним появилась девочка. Точнее, ее лицо. С бледно-голубыми глазами и пухлыми губами. Прядка фиолетовых волос порхала у щеки, точно бабочка.

– Я – Спектра! – с улыбкой сказала она и исчезла. Снова послышалось шипение, и перед ним появилась ее протянутая рука. Они обменялись рукопожатием, и рука тоже исчезла.

– А ты что, меня видишь? – спросил Билли и, спохватившись, поспешно прикрылся.

– Нет! – Она снова хихикнула. – Да ты не беспокойся, я вижу только тепловое пятно. А вот если я тебя опрыскаю, то…

– Не надо! – Билли отшатнулся от голоса. – Не надо меня опрыскивать!.. По крайней мере, ниже шеи.

– Договорились! – сказала она и прыснула ему в лицо спреем с запахом сахарного печенья.

– Это что за вещество?

– Приятно пахнет, верно? – сказала она и снова обрызгала себе лицо, чтобы Билли мог видеть, как она улыбается. – Пока что у меня тридцать три разных аромата на выбор! Я…

Тут она покраснела и растаяла в воздухе.

– Ух ты! А ты…

– Что – я?

– А ты совсем не урод.

– А что? Ты думала, я урод?

– Ну, я не знала, что думать.

– Так ты обо мне думала? – спросил Билли, радуясь, что она не видит, как он невольно расплылся в широченной ухмылке.

– Только с тех пор, как ты отмочил ту клевую шуточку.

– Это когда я переоделся Фрэнки и пошел навестить Бретта в больнице?

– Нет. Когда ты связал вместе шнурки мистеру Барнетту.

Билли заискрил бы, если бы мог.

– Это, в смысле, еще в восьмом классе?

– Ну да.

– Хочешь потанцевать?

– А я все ждала, когда же ты спросишь! – сказала Спектра. Судя по голосу, она улыбалась.

Да, это действительно начало новой эпохи!