Монстр лазейку найдет!

Началась она мягко и лирично. А потом превратилась в неотвязные, до-олгие ноты, которые тянулись, пока хватало воздуха, а потом развеивались, как дым. Мелодия лилась без усилий, как дыхание. И при этом вдохновенно, как стихи. «Неужели никто на вечеринке ее не слышит?» Ну да, разумеется: тут же музыка грохочет… Но тогда почему ее слышит сама Мелоди?

Клодин утащила ее мать. Мелоди бросилась было за ними, в сторону вяза…

Но эта музыка – она вливалась в нее. Проникала во все поры, словно пот, но наоборот. Нарастала и убывала… нарастала и убывала… в такт тому, как раздувался и опадал с каждым вдохом и выдохом живот Мелоди. Ее сердцебиение теперь звучало, как метроном; голос мелодии сделался ее повелителем. И этот голос требовал уйти отсюда.

Мелодия вела ее за собой, мягко, но уверенно, точно ленивое течение реки. Повинуясь ее зову, Мелоди прошла вдоль Рэдклиф-вэй. Ее мысли больше не метались между Джексоном и Клодин. Она не слышала ничего, кроме музыки. И не хотела больше ничего слышать. Ее разум был пуст и безмятежен. Она могла бы следовать за этой мелодией хоть сутки напролет.

Однако мелодия затихла сразу же, как только Мелоди постучалась в дверь белого домика. Ленивая река вновь превратилась в бушующее море, швыряющее ее мысли, как моряков, потерпевших кораблекрушение.

«Что я тут делаю?!»

Вот уж кого Мелоди меньше всего хотелось видеть, так это женщину с аквамариновыми глазами. Она, конечно, скажет: «Я же тебе говорила!», а что теперь толку? Теперь Мелоди и сама понимала, как хрупка судьба. Она видела, как все это обрушилось на Клодин. И отъезд Джексона будет ей наказанием свыше. И она с этим смирится…

Она уже повернулась, чтобы уйти, но тут дверь открылась. Как ни странно, смотревшие на нее глаза были светло-карими.

– Мелоди?!

– Госпожа Дж.? – растерянно сказала она. – Обожемой, госпожа Дж.!

И, нимало не заботясь о соблюдении приличий и личных границ, бросилась ей на шею.

– А что вы тут делаете? Это правда вы? Вы настоящая? – спрашивала она, не разжимая объятий.

– Настоящая, настоящая! – рассмеялась госпожа Дж.

– Но как?..

– Мы уже готовились к отлету, как вдруг пришло сообщение от мистера Д. Судя по всему, все остальные готовятся выступить единым фронтом.

Она улыбнулась. Ее красная матовая губная помада смотрелась безупречно, как всегда.

– Ну а ты же знаешь, как говорят: на миру и смерть красна…

«Но почему же Джексон мне не сказал? Почему он…»

– Джексон принимает душ, – сказала госпожа Дж. – Можешь войти и подождать, если хочешь. Он будет счастлив тебя видеть, я знаю.

– Да нет, не надо, – сказала Мелоди. Ей надоело чувствовать себя несчастной. Если бы Джексон хотел с ней поговорить, он бы позвонил. А он ей не позвонил… – Там, у Клодин, все пошло вразнос. Я лучше…

– Джексон не виноват, Мелоди.

– То есть? – переспросила она. В душе светлячком вспыхнула надежда.

– Это все моя вина, – вздохнула учительница. – Я две недели подряд держала его в жаре.

– Зачем?

– Джексон непременно нашел бы способ с тобой связаться. А нам было важно, чтобы никто не знал, где мы скрываемся, – сказала госпожа Дж. – Даже ты.

– И вы превратили его в Ди Джея?

– Ага. Это было не так уж плохо. Мы с ним подружились. А Джексон все равно ничего не помнит. Но бедняжка очнулся таким потным!

Мелоди рассмеялась. Джексон наверху и принимает душ!

А если бы она не позвала этих нормалов на День Варенья Клодин? Он бы все равно принимал душ там, наверху? А может, Клодин все равно рано или поздно нашла бы повод открыто появиться на людях? А если да, поддержали бы ее братья или нет? А Ляля с Клео? Может быть, все закончилось бы точно так же – при поддержке всего сообщества? Вернулся бы Джексон домой или нет?

Она этого никогда не узнает. Но, пожалуй, ради этого стоило вмешаться в судьбу!

– А куда делась та женщина, что тут жила? – спросила Мелоди.

– Надеюсь, вы с ней успели подружиться?

– Вообще-то нет.

– А-а… – сказала госпожа Дж., отходя от двери. Вернулась она с запечатанным конвертом. – Ну, в общем, она оставила это для тебя.

– Что, правда?

– Заходи, присаживайся. Мне надо разобрать вещи. Джексон сейчас спустится.

Мелоди вошла в холодный дом следом за госпожой Дж. и села на пыльную бархатную кушетку в гостиной. Кушетка приняла ее в свои объятия, как старый забытый друг.

Оставшись одна, Мелоди вскрыла конверт. На колени ей упало перышко – оливково-голубое, с золотым кончиком.

Милая моя Мелоди!