Мономашич. Мстислав Великий

Крикнул — и сразу понял, не то сказал. Ибо в следующий миг толпа взревела раненым зверем и ударила в ворота. Створки дрогнули, прогибаясь внутрь. От нового удара подпрыгнул в пазах засов, и воротник испуганно отскочил, чтобы не прибили.

Крепкие были ворота у Ноздречи, но не думал боярин, что придётся отсиживаться за ними, терпя осаду. После пятого удара дрогнули, а потом подалась одна из расшатанных створок, и ворота распахнулись.

Боярские отроки бросились навстречу толпе. Но у нападавших вместо дубья и топоров оказались мечи и щиты. Сеча завязалась на равных. С удивлением Ноздреча понял, что простых горожан здесь почти не было — затесалось двое-трое горлопанов-крикунов, но те быстро смекнули, что дело нешутейное, и поспешили убраться восвояси. Остальные были бывалые воины, такие же боярские отроки.

Ноздреча метнулся в терем, но какой-то парень опередил его и запрыгнул на высокое крыльцо. Прикрываясь щитом и поигрывая чеканом[15], он оттеснял боярина от дверей. Ноздреча шарахнулся прочь, споткнулся на приступочке и кубарем скатился с крыльца под ноги сражающимся.

Его узнали. Свои отроки разомкнули ряды, впуская боярина в кольцо щитов и мечей, но нападавшие не медлили. Бой разгорелся с новой силой. Несмотря на сумерки, в пламени факелов Ноздрече показалось, что он знает одного из нападавших. Высокий немолодой боярин так спокойно и сильно работал мечом, что против него никто не решался выйти в одиночку. Расшвыряв немногих защитников, он добрался до Ноздречи и ударил его мечом.

Даньслав Борисыч узнал о приключившемся с Ноздречей от верных людей — кто-то из холопов, пользуясь замятней, выбрался со двора и, не жалея ног, кинулся упредить боярина. В отличие от пришлого Ноздречи, Даньслав был из Новгородской земли родом и понимал, что ответ придётся держать перед всей землёй. Князь может его защитить, но ежели супротив князя встанет вся земля?

Надо было бежать. Торопясь, матерно ругаясь на холопов, Даньслав собирал добро. Быстрее и легче было пасть на коня и скакать на Городище — пока догадаются, куда поспешил да покуда нагонят! Но оставлять нажитое было слишком тяжело. И Даньслав тратил время, кидая в короба меха, узорочье и дорогую серебряную и позолоченную утварь. Отпихнул воющую жену — сиди, мол, баба-дура, тебя не тронут! — ив ночь выехал со двора.

Настигли уже за воротами. Ещё время боярин потерял, пока лаялся с воротником. Успел отъехать от города почти на целую версту, когда сзади показались конные.

Даньславу Борисычу тут бы бросить всё и ускакать в Городище под защиту князя, а он заторопился, приказывая возницам погонять сильнее. И опомнился, лишь когда верховые подскакали.

И тут ещё можно было уйти, но кто-то из всадников швырнул факел прямо на подводу с мехами и узорочьем.

Даньслав взвыл не своим голосом, ринувшись на татя:

— Вот я тебя! Убивец!

Вскинул меч, ударил, и противник качнулся в седле, сползая на гриву коня.

Тут подлетели другие. Боярин не вдруг заметил, что его отроков оттеснили и гонят, и бьют, а он остался совсем один. Очертя голову, спасая жизнь, он повернул коня и поскакал, куда глаза глядят, чувствуя на плечах тяжесть погони.

За ним в самом деле погнались, даже ударили мечом, но удар получился слабый. Даньслав только вылетел из седла и кубарем скатился в кусты, где пролежал до утра без памяти.

5

Боярин Славята воротился в Киев не один. Вскоре приехал Иван Захарьич, сын Захара Сбыславича, боярина, верно служившего ещё Святополку Изяславичу. Когда тот был великим князем, Захар был его ближним человеком и сперва последовал за сыном Святополка на Волынь. Но продолжал зорко следить, что деется на Руси. Владимир Мономах был силён, его руку признавали все, кроме князей Всеславьичей и самого Ярославца. Что до боярина Захара с сыном, то им более всего хотелось иметь тёплое место — ну и новые деревеньки за верную службу.

Сын Святополка не признает Мономахову руку! Видимо, зарвался волынский князь — или же земля Волынская сама по себе такова, что всяк, севший на ней, становится врагом Руси! Сперва Ярополк Изяславич, потом Давид Игоревич, теперь вот Ярославец Святополчич... Кто ещё? Но как бы то ни было, следовало примерно наказать Ярославца — пущай узнает, чей ныне верх. А заодно и прочих недовольных приструнить.

Оставив Киев на сына Мстислава, Владимир Мономах пошёл на Волынь сам. В подмогу он призвал братьев Ростиславичей — пусть не думают ляхи, что остыла кровь червенских князей! — и Ольговичей. Всеволод, недавно принёсший Владимиру вассальную клятву, прислал брата Давида с новгород-северскими дружинами.

Два месяца стояли соединённые силы под стенами города. Два месяца Ярославец каждый день выходил на стену и смотрел на вражий стан. Посады были разграблены, многие избы разобраны на дрова. Более-менее уцелели только те из них, где на постой встали союзные князья. Полоскался на ветру голубой стяг Мономаха. Несколько раз Ярославец видел и его самого. Несмотря на возраст, великий князь самолично объезжал полки.