Монмартрская сирота

Наконец, к Жако вернулся дар речи, и он решился пролепетать:

— Мадемуазель… Мадемуазель Элиза… Скажите мне что-нибудь о ваших родителях… Здоровы ли они?

— Да, мой друг, благодарю вас… Они очень удивлены вашим отсутствием. Им хочется вас увидеть.

— А я… Мне тоже…

Жако покраснел до корней волос и что-то невнятно лепетал. Он чувствовал на себе грозный взгляд Колибри и страстно желал провалиться сквозь землю.

Бедняга испытывал адские муки и несколько раз порывался уйти, но г-жа Порник с таким искренним радушием просила его остаться, что он не мог ей отказать.

Колибри между тем решительно повернулась спиной к Жако и уселась между Жанной и Ивонной.

Индианка сразу переменилась; только что суровая и непреклонная, она стала ласковой и нежной.

— Моя Жанночка, бедная малютка, полно грустить и убиваться, — заговорила она своим гортанным голосом, обнимая несчастную девушку. — Помните, что вам нужно жить для вашей мамы, для Ивонны, для маленького братца, для меня и Элизы; ведь все мы так вас любим!

Жанна горячо пожала ей руку и ничего не ответила.

— Хотите вы чего-нибудь? — продолжала Колибри. — Скажите, что могло бы доставить вам удовольствие?

— Я была бы счастлива… если только я могу еще быть счастлива… покинуть Париж… Я хотела бы бежать отсюда в нашу родную Бретань… Там умереть, если не переживу своего горя.

— Зачем такие грустные мысли! Лучше думайте о жизни! Мы едем скоро в Америку. Господин Дэрош, отец Элизы, поручил мне просить вас отправиться вместе с нами и остаться навсегда среди нас, сделаться членами нашей семьи.

Искра надежды блеснула в глазах бедняжки.

— Как вы добры к нам, — прошептала она в умилении.

Пока они беседовали, Элиза тщетно пыталась завести разговор с Жако. Он отвечал ей или бессвязными фразами, или лаконично «да» и «нет».

— Скажите все-таки, Жако, как вы здесь очутились? Я никак не могу этого понять.

— Я встретил Леоннека, игравшего апельсинами, и пришел вместе с ним.

— Странное объяснение… Что с вами? Вы точно во сне.

— Я не во сне, а схожу с ума… Быть здесь, около нее, и чувствовать, что она ненавидит и презирает меня, от этого нетрудно потерять мой и без того небольшой разум…

Элиза от души жалела Жако. Боясь потерять удобный момент, она подошла к Колибри и стала умолять ее во имя их взаимной дружбы и любви простить Жако и помириться с ним.

Индианка вскочила со стула. Глаза ее сверкали — она была олицетворением гнева. В ней, очевидно, кипела ненависть к человеку, который насмеялся над ее любовью, но из-за сильной привязанности к своей названой сестре, она не хотела ее огорчать.

— Нет, ни за что… Жако подлец! — воскликнула она, сделав энергичный жест.

— Извините, мадемуазель, что я вмешиваюсь в ваши дела, — обратилась к Колибри г-жа Порник, — но между вами, очевидно, произошло какое-нибудь недоразумение: Жак Лефранк не может быть подлецом!

— Разве вы настолько близко знаете его, чтобы с уверенностью утверждать это?

— Человек, который с опасностью для жизни вытащил из Сены мою тонувшую дочь, не может быть подлецом.

На лице Колибри появилось выражение крайнего изумления, и голос ее смягчился:

— Как?.. Это он… Он спас Жанну?..

— Да, да… Я ему обязана жизнью и умоляю вас забудьте ваши недоразумения.

Две крупные слезы, первые, быть может, в ее жизни, выступили на глазах у индианки, и она сказала голосом, в котором слышались и гнев, и умиление:

— А… Вы меня победили!.. Я, индианка, становлюсь такой же слабой, как вы — слабые белые женщины… Жако, забудем все!

И она протянула ему руку.

Жако стремительно вскочил, порывисто схватил ее маленькую ручку и от волнения не мог ничего сказать.

— Колибри… Спасибо!.. — произнес он наконец. — Я страдал… Я хотел умереть…

— Ни слова о прошлом! Я все забыла! Но знай, что если это повторится, то ты меня больше не увидишь. Я сумею умереть по-индейски…

Жако молчал, но его взгляд красноречивее слов свидетельствовал о том, что творилось в его душе.

Элиза сияла, глядя на Жако и Колибри.

ГЛАВА X

е желая их стеснять, она подсела к г-же Порник и заговорила с ней о деле, которое ей поручил отец.

— Жанна как-то мне говорила, — начала она, — что она охотно оставила бы Париж и вернулась бы в Бретань. Не разделяете ли вы ее желания покинуть Париж?

— О да, моя милая барышня, я готова хоть сейчас. Меня тянет в Бретань. Но, увы! бедность выгнала нас оттуда после смерти мужа. Пришлось бежать в Париж. Искать работы… Я стала прачкой, научила Жанну шить… Наши дела стали поправляться… Чувствовали себя даже счастливыми, как вдруг это ужасное горе…

— Мама, — прервала ее страдальчески Жанна, — не говори об этом… умоляю тебя…

— Нет, нет, дитя мое, успокойся.

— Жанна, дорогая, расскажите мне про свое горе. Ведь я вас так люблю; это принесет вам облегчение, — обратилась к девушке Элиза, взяв ее ласково за руку.

— Нет… нет… не теперь!

— Хорошо, милая, после, когда вы меня лучше узнаете. Возвращаюсь к нашему разговору, госпожа Порник. Согласились ли бы вы уехать вместе с нами в Америку? Ведь вам безразлично, куда ехать? Разве лишь то, что в Америку далеко, но ведь вы жена моряка.

Г-жа Порник вздрогнула от неожиданности: