Монгол

— Что ты называешь разложением? Цивилизацию? Расцвет искусства, музыки, мира, образ жизни, философию, книги и все остальное, отличающее человека от животного? Мне кажется, я и раньше слышал эти не очень умные высказывания.

— Подобные вещи крадут у людей силу и выносливость, — отвечал Темуджин.

Йе Лю Чутсай взглянул на него, как учитель смотрит на упрямого, но любимого ученика.

— Ты считаешь, что от жизненной силы обязательно должно вонять дерьмом и сильный человек должен хозяйничать в чужих странах и постоянно убивать и грабить других? Неужели человек не может быть грамотным и не терять своей жизненной силы? Неужели способность писать пером лишает его возможности хорошо владеть саблей? Я с тобой не согласен. — Йе Лю Чутсай веселился все больше и больше.

Джамуха молча сидел в стороне. Он внимательно выслушал слова китайца и в возбуждении придвинулся ближе. Он был очень доволен, когда увидел, как покрылось темным румянцем гордое, чеканное лицо Темуджина.

— Предположим, что твой великий Золотой Император подвергся нападению и бесконечные вражеские воины пытаются проломить ворота Великой Китайской стены, — продолжал Темуджин. — Предположим, нападающие ничего не теряют, кроме своих жизней. Они невысоко ценят собственные жизни. Сможет ли твой народ противостоять подобному натиску, пока люди просиживают в зеленых садах и слушают, как женщины тихо звонят в серебряные колокольчики?

Йе Лю Чутсай задумчиво посмотрел на Темуджина:

— Ты весьма умен, мой молодой друг. Мне не следует тебя недооценивать. Значит, ты считаешь, что сады, мир и серебряные колокольчики не стоят того, чтобы за них кто-то сражался?

— Нет, потому что слишком большие раздумья заставляют людей сильнее беспокоиться за свою жизнь, и они начинают верить, что жизнь стоит того, чтобы ее достойно прожить. Но мой народ и народы из степей и пустынь, похожие на него, очень мало ценят жизнь. Если человек любит свою жизнь, даже если он — раб; и человек, любящий жизнь, потому что он может с ней расстаться в битве, — не может сомневаться в том, кто же из них победит в сражении.

Йе Лю Чутсай поджал губы:

— Я начинаю понимать, что ты имеешь в виду: только человек, желающий пожертвовать всем, может в конце концов одержать победу. Возможно, ты прав. Но я считаю, что если существует угроза империям Китая, мы всегда найдем достаточно мужчин, которые предпочтут смерть рабству! Нас вполне достаточно, и мы любим цивилизацию и ценим ее выше жизни.

— А ты? — быстро спросил его Темуджин.

Йе Лю Чутсай улыбнулся и пожал плечами.

— Если я погибну, для меня перестанет существовать цивилизация, — ответил он и громко захохотал.

Темуджин его прекрасно понял и не разозлился. Они продолжали дружелюбно поглядывать друг на друга. Джамуха был поражен. Он никак не мог понять, почему возникло чувство дружбы между великим образованным человеком и грубым, неграмотным, мелким ханом-кочевником.

Тогрул-хан рассказал китайцу о требовании Темуджина получать в качестве трофеев в будущих сражениях пленных татар и их имущество. Он говорил об этом сладким, слегка насмешливым голоском, но в груди у него кипело пламя ревности и презрения. Китаец не стал демонстрировать презрения или насмешки. Он просто удивленно смотрел на Темуджина, а позже предложил ему прогуляться по саду и начал рассказывать молодому монголу об истории, величии и цивилизации своего народа. Он показал Темуджину, как огромная древняя империя управляется с помощью традиций, культуры, поэзии и музыки, философии и науки.

Ему представились серебристые реки и большие города, где люди обсуждали учение Будды и Лао-Цзы и считали, что строка золотых слов стоит больше самой дорогой добычи.

Он слышал голоса, не кричащие от ярости и ненависти. Нет, эти голоса вели долгие обсуждения значения сложной философской фразы. Ему представлялись храмы, и он слышал звон колокольчиков и слышал дискуссии священников. Ему стало понятно, что поэты там ценились выше ханов, и фамильная гордость была выше гордости богача.

— Наши люди уже не поют военные песни, — говорил Йе Лю Чутсай, улыбаясь. — Мы ценим солдата ниже, чем животное, и никто не желает слушать его истории о военных победах. Если мы принимаем участие в войне, мы делаем это, заткнув носы от вони. Мы предпочитаем наслаждаться природой и красотой нашей земли. Эти вещи абсолютно разумны, сумасшествие царит в головах больных людей. Нам нравятся эпиграммы, они наше оружие. Мы всегда спокойны и грустны и в то же самое время умеем веселиться. Нам известно, что по натуре человек — это зло, и мы стараемся прикрыть зло цветами и благовониями заглушать вонь!

— Тем не менее, — цинично заметил Темуджин, — ваши купцы никогда не забывают о своей выгоде, и они умеют копить огромные богатства.

Йе Лю Чутсай рассмеялся и заметил:

— Это так. Сквозь музыку, доносящуюся из чайных домиков, слышен звон монет в карманах наших купцов. Но это неблагородные люди. Я же говорю о людях, которые мне равны по происхождению.