Монгол

Именно Джамуха научил Чутаги и Оготая кататься на баране, крепко вцепившись в грязную шерсть маленькими цепкими пальчиками. Он любил наблюдать за мальчишками, когда они бок о бок скакали на баранах и оглашали воздух громкими криками. Джамуха грустно улыбался, вспоминая дни, когда они с Темуджином развлекались именно так и хохотали, глядя друг на друга, и все между ними было просто и ясно. Именно Джамуха научил мальчишек странным песням и честной борьбе и метанию копья в цель. Иногда он раздумывал над тем, отчего Борте, его непримиримый враг, позволяла детям проводить с ним так много времени. Ему не было известно, что так приказал Темуджин.

Иногда Джамуха катал Тюли на плечах, двое мальчишек шли с ним рядом, и он заводил их в воду и учил плавать. У Джамухи не было женщин и, конечно, не было детей; у него сладко замирало сердце, когда его касались ручки детей его анды, а их блестящие глаза сверкали от восхищения, когда он учил их чему-то. Он рассказывал мальчишкам занятные истории и даже давал советы, которые им могли бы пригодиться через много лет. Чутаги и Оготай внимательно его слушали — Джамуха был андой их любимого отца, но они часто не понимали его речей.

Тюли пускал пузыри, сидя на руках Джамухи, и радостно тыкал пальчиками в глаза и уши Джамухи, звонко хохотал, когда тот нежно прикусывал его пальцы и грозно рычал…

Кюрелену было грустно все это видеть, и как-то он сказал Джамухе:

— Ты уже немолод. Почему бы тебе не жениться и не завести собственных детей?

Джамуха ему тоскливо ответил:

— Я не могу жениться и не могу растить детей; вот когда я убегу и стану свободным, тогда в душе моей воцарится мир, и у меня будут жена и дети.

Кюрелен рассказал обо всем Темуджину. Он заметил, что он не разговаривал с Джамухой в течение длительного времени и они избегали друг друга. Джамуху теперь никогда не приглашали на советы тарханов, орхонов и командиров, и он больше не присутствовал на пирах. Хуже того, когда остальные отправлялись на битву или занимались грабежом, он постыдно оставался дома. О нем все позабыли. Только Кюрелен видел на его лице грусть и страдание, когда Джамуха на расстоянии наблюдал за Темуджином. Только Кюрелен понимал, что Джамуха никогда не был трусом. Кюрелен опасался того времени, когда, потеряв терпение, Джамуха начнет действовать.

Поэтому Кюрелен обратился к Темуджину:

— Ты очень жестоко и беспощадно относишься к Джамухе, а ведь он всегда был с тобой честен, никогда тебе не лгал и не льстил ради собственной выгоды, не пресмыкался перед тобой. Не думаю, чтобы ты его ненавидел, хотя, возможно, тебе это сейчас так кажется. Отпусти его.

Темуджин помрачнел и отвернулся от Кюрелена, а потом сказал:

— Отпустить? Но куда он отправится?

— Пусть он возвратится к народу своей матери — к найменам. Под твоим знаменем находится их огромное племя, и они тебе преданы. Он станет твоим нокудом и командиром этого племени.

Темуджин фыркнул:

— И чтобы он им проповедовал свои идеи и предательство?

— Он никогда не станет их учить предательству. Племя это очень спокойное и в основном состоит из скотоводов, эти люди — мирные и послушные. Джамухе будет с ними легко. Дай ему возможность нормально пожить. Его единственное преступление перед тобой состоит в том, что он тебя любит так, как никто на свете тебя не любит.

— Он безнадежный дурак! — возмущенно воскликнул Темуджин. Лицо у него потемнело, но Кюрелен различил на нем боль и сомнения.

— Темуджин, Джамуха никогда не был глупцом! Просто его мысли отличаются от твоих, и он нам не навредит, если останется среди найменов. Отпусти его! Тебе известно, какой он храбрец. Если он тебе понадобится, то с радостью отзовется на твой призыв.

Темуджин ничего не обещал Кюрелену. Прошло много времени, и старик решил, что племянник позабыл об их разговоре.

Тем временем тысячи разных кланов стремились под знамена Темуджина. Теперь во всем Гоби с его влиянием и силой, пожалуй, мог поспорить только Тогрул-хан. Благодаря его покровительству караваны в великом множестве шагали по охраняемым Темуджином путям, и его богатство множилось день ото дня. Его имя служило паролем в пустынях, и каждый караван привозил Темуджину любезные письма от Тогрул-хана. Темуджин приказывал, чтобы ему читали письма, а потом с проклятием плевал на них и бросал в огонь. Когда он это делал, его лицо напоминало маску дьявола или сумасшедшего. Он в это время смотрел на запад, и его губы что-то неслышно шептали.

Джамуха к этому времени тихо освободили от всех обязанностей. Он одиноко жил в юрте, и ему прислуживала старуха, родственница матери. Он думал, что о нем все позабыли, и день ото дня его депрессия и беспомощность росли. В светлых волосах раньше времени появились седые пряди, и от грустных, крепко сжатых губ пролегли вниз две глубокие складки.