Монгол

Вдруг Темуджин пробудился, дрожа и громко рыдая. Он был один в своей комнате. Теплый светлый ветерок колыхал занавески в арках, до него доносились приглушенные звуки, свидетельствующие о том, что дворцовая жизнь течет по-прежнему спокойно и размеренно.

Он дрожал, чувствуя — еще немножко, и его стошнит. Темуджин стал одеваться, движения ледяных рук были неловкими, и вдруг его желудок начало выворачивать наизнанку.

Прошло много времени, прежде чем он пришел в себя. «Это был знак. Мы не можем больше ждать. Нам следует убежать сегодня ночью», — подумал он, немного оправившись.

Занавеси раздвинулись, и в комнату вошли смеющиеся Шепе Нойон и Касар, однако, увидев лицо Темуджина, пришли в замешательство, и их веселье как рукой сняло.

Темуджин заговорил слабым и хриплым голосом:

— Проверьте, готовы ли наши воины уехать сегодня в полночь?

— Все будет готово, Темуджин, — ответил Шепе, взглянул на Касара и кивнул.

Темуджин сел и коснулся рукой разрывающейся от боли головы.

— Азара отправится с нами, — объявил он.

Шепе побелел и крепко сжал губы. Касар что-то невнятно воскликнул, а потом замолчал.

— Все будет сделано, как ты хочешь, — повторил Шепе, шумно выдохнул и коснулся рукояти меча.

Они прекрасно понимали, что ждало их впереди. Вернее всего им грозила смерть, но они должны были повиноваться Темуджину. Он был их ханом, и его слово было для них законом. На преданном лице Касара можно было увидеть решимость и выражение крайней преданности брату.

Никто из молодых людей не пытался переубедить Темуджина. Шепе пытался развлечь друга веселой болтовней, а Касар не сумел выдавить из себя ни слова. Темуджин, казалось, слушал друга, но было заметно, что он прислушивается к мерному журчанию дворцовых шумов. Шепе Нойон продолжал что-то говорить, и вдруг Темуджин резко вскинул голову:

— Слушайте! Вы слышали, как кричит женщина?

Шепе Нойон прислушался, покачал головой:

— Нет, я ничего не слышал.

Темуджин вскочил, уставился ничего не видящими глазами в пространство перед собой, весь обратившись в слух. Друзей заразил его страх, и они также пытались различить звуки, и их тела тоже колотила дрожь, а сердца бились быстро гулкими, резкими ударами.

Вдруг всем показалось, что на дворец обрушился ураган. Он затрясся и отразил эхо выкриков и пронзительных воплей. Казалось, что по коридорам пронесся шквал рыданий и грустных вздохов. Эти звуки ударялись о каждую дверь, потрясали все колонны и стены.

Шум набирал силу и стал оглушающим.

Лицо Темуджина превратилось в каменную маску. Шепе выскочил в коридор. Там метались евнухи, женщины, рабы. Он схватил какую-то женщину за руку и посмотрел в ее безумное лицо. Женщина вопила не переставая, и ему пришлось сильно ее потрясти, чтобы привести в чувство, а когда и это не помогло, ударить по лицу, чтобы наконец та смогла говорить.

— Дочь хана Азара! — рыдала она. — Ее нашли в спальне, повесившейся на собственном поясе!

От ужаса Шепе окаменел, отпустил женщину и продолжал стоять среди снующих взад и вперед людей. Его единственная мысль была: «Известно ли кому-нибудь о Темуджине?» Следующая мысль была: «Нам нужно отсюда выбираться!»

Он, с трудом миновав снующих людей, добрался до апартаментов и, взглянув на бледное осунувшееся лицо Темуджина, понял, что тот все слышал и осознал…

Темуджин заговорил твердым ровным голосом:

— Она это сделала ради меня. Она принесла себя в жертву.

Глава 23

Дворец погрузился в липкую черную пучину горя, ужаса и отчаяния. Вокруг царила тяжелая тишина. Слуги двигались, как деревянные марионетки, и перестали болтать. Даже евнухи, ненавидевшие всех женщин, с симпатией относились к Азаре, и теперь тихо рыдали, склонив головы.

Слуги говорили, что Тогрул-хан упал в обморок и едва пришел в себя. С ним находился лишь Талиф, и лекарь больше никого к нему не допускал, отказав даже священникам. Тогрул лежал на постели, его морщинистое лицо покраснело и опухло и ничего не выражало. Посланцы калифа зловеще перешептывались за закрытыми дверями его покоев и злобно покачивали головами. Послы султанов тоже обсуждали случившееся.

Мертвая Азара лежала в своей спальне, спокойно улыбаясь, будто погрузилась в последний сон. У затворенных дверей жены Тогрул-хана и Талифа перешептывались о том, что Азару поразило безумие, поэтому она предпочла умереть, а не стать женой старого калифа-мусульманина. Женщины ненавидели Азару, и в их хитрых глазах мерцали огоньки удовлетворения.

В коридорах толпились люди, о чем-то перешептываясь.

Шепе Нойон был поражен сдержанностью Темуджина и размышлял: «Если на небе существуют боги, мне следует поблагодарить за то, что эта девушка мертва. Случившееся еще раз доказывает, что боги следят за судьбой Темуджина».

Никто во дворце не заметил их отъезда, мысли всех были поглощены случившимся с Азарой и состоянием здоровья Тогрул-хана, и никому дела не было до вонючих степных варваров.

Шепе Нойон представил себя глазами горожан и был рад созданному ими образу.