Монгол

Так случилось, что однажды во время заката солнца Джамуха мрачно шагал по улусу к тому месту, откуда он изо дня в день вглядывался вдаль, пытаясь увидеть отряд Темуджина. Это место располагалось в той части, которой управлял строгий мужчина средних лет по имени Аготи. Джамухе он не нравился, потому что был излишне суровым. Погруженный в свои мысли Джамуха не сразу обратил внимание на приглушенные рыдания женщин и вопли детей, которые доносились из большой юрты, но когда наконец услышал шум, отправился, чтобы узнать, в чем причина криков. Переступив порог, он увидел около двадцати молодых женщин, двух старух и около дюжины детей, столпившихся в дымном полумраке юрты. Большинство из них, сидя на корточках, раскачивалось, прикрыв головы тряпками.

Джамуха крикнул, но его крик утонул в воплях, потом его заметил один мальчик и сказал об этом своей матери, она — соседке, та — следующей, и через мгновение при виде Джамухи все завопили еще громче. Одна из женщин распростерлась у ног хана, начала их целовать и омывать их горькими слезами, умолять его о милосердии. Через миг к ней присоединились и остальные женщины. Ночной воздух разрывался от их криков и хриплых жалобных голосов. Снаружи собралась небольшая толпа.

С трудом Джамуха понял, что их хозяин Чутаги был приговорен к смерти, и в полночь его должны были удавить по приказу Аготи. Никто из женщин не знал причину сурового приговора, но вопили, что только Джамуха Сечен, великий хан, может им помочь. Люди собрались вокруг него, валялись у него в ногах, хватали за халат и не переставая рыдали. Слабый свет падал на их мокрые темные лица и растрепанные волосы. Одна из этих женщин была матерью Чутаги, а старуха была его бабкой. Среди остальных были его жены, дочери и сыновья.

Джамуха внимательно посмотрел на них. Лицо его побледнело, и он крепко сжал губы, с презрением и ненавистью вспомнив об Аготи. Он с трудом освободился от рук вцепившихся в него женщин, пообещав поговорить с Аготи и узнать, чем можно помочь Чутаги.

Джамуха вернулся в юрту, кипя от ярости. Сердце сильно билось. Он понимал, что, видимо, Чутаги нарушил один из строгих законов племени и не мог уяснить, для чего ему самому понадобилось вмешиваться в это дело. Но перед ним маячило лицо Темуджина, отчего Джамуху охватила страшная дрожь. Он не испытывал симпатии к этим женщинам, и ему не было жаль человека, которого ждала смерть.

У входа в свою юрту он остановился, а затем повинуясь странному импульсу, отправился к юрте Темуджина. Стоя на ее помосте, Джамуха приказал слуге, чтобы тот привел к нему Аготи. Затем он вошел внутрь и уселся на ложе Темуджина. Джамуха тяжело дышал, ладони были влажными, в горле пересохло, он весь дрожал. Только теперь он начал понимать, что его волнует. Его охватила ярость. Никогда он не чувствовал ничего подобного. На стене юрты висело знамя из девяти черных хвостов яка, а под ним висел меч Темуджина. Он снял меч и положил его себе на колени. А потом стал ждать, с трудом переводя дыхание.

Многие видели, как Джамуха вошел в юрту Темуджина, и собрались снаружи. Все взволнованно перешептывались, к ним присоединялось все больше народа. Вскоре рядом с юртой Темуджина собрались пять сотен человек. Джамуха Сечен оставался в юрте их хана, сидел на его ложе и держал в руках его меч.

Когда Аготи приблизился к юрте, за ним шло много народа. Люди в орде понимали, что сейчас что-то случится. Аготи шагал абсолютно спокойно и смотрел перед собой равнодушно и презрительно. Время от времени он сплевывал, и люди отшатывались от него и отводили глаза.

Аготи подошел к юрте Темуджина и громко сказал:

— Ну и что? — И мрачно усмехнулся.

Затем он вошел в юрту, с усмешкой на устах поклонился Джамухе Сечену и стал ждать, пока тот заговорит.

Бледное лицо Джамухи блестело от пота, а светлые голубые глаза сверкали от волнения. Он заставил себя спокойно сказать:

— Аготи, мне стало известно, что ты приговорил некоего Чутаги к смерти. Почему ты мне не доложил об этом?

Он говорил тихо, но те, кто стоял совсем близко к юрте, смогли разобрать его слова и передали остальным собравшимся…

Аготи с непроницаемым лицом уставился на Джамуху, и когда заговорил, то в его голосе звучало презрение и вызов.

— Господин, я — нокуд и не должен никому и ничего докладывать, даже самому Темуджину. Я исполнял закон среди моих подопечных, как было приказано Темуджином.

Джамуха чувствовал, что ему не хватает воздуха, им овладело бешенство, перед глазами стелилась темнота, ненависть душила его, но он никак не мог определить, на кого же она направлена.

Джамуха заговорил слабым, придушенным голосом:

— Ты позабыл, что я — хан до возвращения нашего господина. Я говорю тебе и скажу об этом и остальным, что до его возвращения я буду все решать сам. Если ты посмеешь прибегать к подобному в будущем, то тебя ожидает судьба Чутаги.

Толпа снаружи была поражена, а Аготи смотрел на Джамуху, как нормальный человек смотрит на сумасшедшего, и, быстро придя в себя, заявил спокойно: