Монгол

«Ты поверил в меня, и я не обманул твоих ожиданий. Твоя власть и слава исходят от твоего понимания людей. Отец мой, ты все обо мне знаешь! Теперь я правлю Северным Гоби, и это только начало.

Тебе известно, что твои караваны, в безопасности. Их не захватывают грабители, потому что я охраняю их. Последний твой подарок великолепен! И я тебе за него благодарен.

Я посылаю тебе голову моего родственника, Таргютая, как символ того, что меч тайджутских бандитов, убийц и грабителей был разломан и новые караванные пути могут проходить через их прежние земли».

Тогрул-хан начал размышлять над тем, как относиться к приятному сюрпризу. Новые пути помогут уменьшить время на переходы караванов, купцы получат охрану, а кроме того, новые рынки для товаров. А в его ханских сундуках будут копиться новые богатства. Хан рассеянно взял сладости из золотой с эмалью чаши, стоявшей рядом, и с удовольствием начал жевать.

— В этом что-то есть, — задумчиво протянул он. — И тем не менее…

Тогрул-хан продолжил чтение:

«Часто караваны с трудом избегают нападения, но когда вокруг распространяется слух, что эти караваны находятся под охраной Темуджина, грабители удирают, как пыль по ветру, с воплями страха. Мое имя равно тысяче воинов, которые сопровождают с твоей стороны караваны и всех остальных, кто поверил в мою помощь и вознаграждает меня за это.

Отец мой, я приветствую тебя и жду от тебя приказаний. Твой сын Темуджин».

Тогрул-хан глубоко задумался, прочитав письмо, а потом снова взглянул на серебряную корзину с головой Таргютая. Он поморщился, пнул корзину ногой и приказал слуге:

— Убери! И еще… Наполни корзину серебряными монетами. Нет, положи туда половину серебра, а половину — золота, жемчужное ожерелье, завернутое в пять локтей серебряной парчи, вышитой бирюзой. Это для жены Темуджин хана. Прикажи, чтобы ко мне пожаловал на закате писец для записи письма моему благородному сыну Темуджину.

Слуга низко поклонился и собрался уходить, но Тогрул-хан добавил:

— Для моего сына мы отправим стадо в триста жеребцов и сопровождение для гонца. Сто пятьдесят жеребцов черного цвета, а сто пятьдесят — белого.

Слуга подумал, что подобный подарок достоин настоящего принца, покинул прохладные богатые апартаменты старого Тогрул-хана.

Холодные зимние месяцы тот проводил в одном из крупных караитских городов. Его снова мучили боли в ногах, и он прихрамывал, когда бродил по небольшому дворцу. Ранее он принадлежал разорившемуся персидскому богачу. Тот обожал женщин и азартные игры. Дворец был построен из белого мрамора и отличался особой красотой. В зеленых садах со множеством цветов росли мощные деревья и тянулись к небу пальмы. В них были разбиты изумрудные пруды, над которыми висели белые мостки. Это были сады поэта! Шелковые навесы позволяли сидеть в тени даже в самый жаркий день, а в воздухе неумолчно звучало пение фонтанов и звонкий смех женщин из гарема. Тогрул-хан обожал черных пушистых котов и мохнатых серых «персов». Они бегали повсюду, и за ними тщательно ухаживали рабы. Один из таких котов, огромный и серый, как мягкое облачко, лежал у ног Тогрула, пока старый хан восседал на шелковых подушках в своей прохладной комнате. Старые высохшие ноги хана покрывали меха и шерстяные покрывала и рядом отдавала тепло жаровня. Слуга время от времени бросал туда горсти мирра и других благовоний. Комната была большой и светлой, белые и черные мраморные квадраты узором покрывали пол, давали тусклый отблеск. За ханским ложем выстроились колонны из белого камня, воссоздавая старую греческую элегантность. Колоннаду освещало солнце, его свет превращался в пронзительно яркий золотой занавес, сквозь который просвечивало насыщенное синее небо. Старик, сидя на подушках, видел вершины зеленых деревьев, ему нравилось наблюдать за тем, как они покачиваются и блестят на солнце от движения ветерка, слышать доносившийся веселый смех резвившихся в саду женщин.