Молот и крест. Крест и король. Король и император

Армия викингов собралась за восточным частоколом неподалеку от места, где всего три дня назад перелезал Шеф, чтобы увидеть Годиву и умертвить гадгедлара Фланна. Она заняла три стороны пустой площадки; четвертая, ближайшая к частоколу, была отведена только для ярлов, воевод, Рагнарссонов и их ближайших соратников. Остальные люди толпились за своими шкиперами и кормчими, переговариваясь между собой, перекликаясь с членами других экипажей и беспрепятственно делясь мнениями и советами. В армии действовала своеобразная демократия: да, иерархия и субординация были важны, особенно при дележке добычи. Но если кто-нибудь отваживался оскорбительно высказаться, ему не затыкали рот наглухо.

Когда Шеф и его конвоиры проталкивались к площадке, поднялся рев многочисленных глоток, сопровождаемый лязгом оружия. Викинги гнали в угол, к колоде, рослого человека, чье лицо выделялось в толпе. Все прочие лица были обветрены, как свойственно тем, кто много времени проводит на воздухе, пусть даже английским летом. Верзила же — и Шеф это различил аж с тридцати ярдов — был смертельно бледен. Пленника без церемоний толкнули к колоде; один из викингов сгреб его волосы, обнажая шею. Мгновенный блеск металла, глухой удар — и голова откатилась.

Шеф глядел на нее как зачарованный. Он уже видел обезглавленные тела в Эмнете, а за последние дни повидал еще, и немало. Но ни разу при свете дня — так, чтобы рассмотреть.

«Когда они примут решение, будет поздно, — подумал он. — Я должен приготовиться, как только загремят оружием».

— Кто это? — спросил он, кивнув на голову, которую швырнули в кучу других.

— Английский воин. Кто-то сказал, что он доблестно сражался за своего повелителя и стоило бы взять за него выкуп. Но Рагнарссоны решили, что нынче надобно не выкупить, а проучить. Теперь твой черед.

Воины вытолкнули Шефа вперед и оставили в десяти шагах от вождей.

— Кто скажет о нем? — воззвал один из них голосом, который мог бы потягаться с бурей на Северном море.

Гвалт постепенно ослаб, превратился в гул. Из строя вождей выступил Ивар Рагнарссон. Правая рука покоилась на перевязи. «Ключица сломана, — подумал Шеф, отметив угол, под которым висела рука. — Вот почему он не поднял меча на воинов Эдмунда».

— Я скажу, — молвил Ивар. — Это не враг, а вероломный предатель. Он человек не Ятмунда, а мой. Я взял его в отряд, дал пищу и кров. Когда пришли англичане, он за меня не бился. Он вообще не сражался. Улучил момент, проник в мой шатер и похитил девку. Ее так и не вернули. Она потеряна для меня, хотя я владел ею по праву, данному мне ярлом Сигвардом перед всеми мужами. Я назначаю за девушку выкуп, а он не может заплатить. Даже если бы заплатил, я все равно убил бы его за нанесенное мне оскорбление. Но дело хуже: его обвиняет в измене все войско. Кто поддержит меня?

— Я поддерживаю, — объявил плотный седеющий человек, стоявший рядом с Иваром. Должно быть, Убби — или Хальвдан? Во всяком случае, один из Рагнарссонов, но не вожак, не Сигурд, который безучастно наблюдал из середины толпы. — Я согласен с тобой. У него была возможность доказать, что он наш, но не тут-то было. Он проник в наш лагерь как лазутчик, вор и похититель женщин.

— Какого наказания ты требуешь? — вновь прогремел глашатай.

— Смерти мало! — крикнул Ивар. — Мне нужны его глаза в зачет оскорбления! Яйца — в зачет женщины! Руки — в зачет измены нашему делу! А после этого пусть живет!

По спине прошел лютый холод; Шеф содрогнулся. Вот-вот раздастся рев, забренчит оружие, и не успеет его сердце ударить десять раз, как он окажется у колоды, под занесенным ножом.

Из строя медленно вышел тучный бородач, одетый в кожу. Его ручища была обмотана белой тряпкой, сквозь которую проступила темная кровь.

— Я Бранд. Меня знают многие.

Грянул подтверждающий рев.

— Я скажу две вещи. Во-первых, где ты взял эту девушку, Ивар? Или как она очутилась у Сигварда? Если Сигвард похитил ее, а этот малый вернул, что в этом плохого? Ты должен был убить его, когда он пытался завладеть ею. Но раз ты этого не сделал, теперь слишком поздно взывать о мести. И второе, Ивар. Когда на тебя надвинулись воины Ятмунда, я пошел к тебе на помощь — я, Бранд, славный среди воинов Холугаланда. Я двадцать лет сражался в первых рядах. Кто посмеет сказать, что я отступил, когда дрались копьеносцы? Вот она, рана, которую я получил, когда тебя ранили самого. Ответь, солгу ли я, если скажу, что английский король, который со своими людьми пустился в бегство, как только бой подошел к концу, наткнулся на тебя? Ты был ранен и не владел мечом. Твои люди были мертвы, а у меня работала только левая рука, и рядом не было никого. Кто, как не этот юноша, заслонил тебя? У него был меч, и он сдерживал врагов, пока мы с Арнкетилем и его отрядом не захватили короля. Скажи, Арнкентиль, неужели я лгу?

С другого края площадки донеслось:

— Так и было, Бранд. Я видел Ивара, видел англичан, видел мальчишку. Думал, что в суматохе его убили, и сожалел. Он держался отважно.