Молот и крест. Крест и король. Король и император

– Я не прошу для него пощады, – сказал Риг, и собравшиеся боги, вся дюжина, с недоверием взглянули на своего брата. – Возьми его, Один, если хочешь. Это будет не самое удачное пополнение для твоего Эйнхериара. Бочки с медами не опустеют и десяти раз, как герои начнут ковать себе оружие, убивающее на расстоянии, и слабейшие станут сильнейшими. Но лучше оставь все как есть. Я скажу только одно: поживем – увидим. Возможно, если он пойдет своим путем, сильные боги станут слабыми, а боги, которые были слабы – как мы когда-то, несколько поколений назад, когда и обо мне почти забыли, – эти боги могут окрепнуть.

«Верно, так было, – подумал Хеймдалль, – и не поколения назад, а меньше чем жизнь одного человека. Риг был простой тенью на краю праздника богов – слишком маловажный, чтобы терпеть издевательства Локи или давать советы Одину. Теперь же многие носят его амулет и братья уступают ему дорогу. Как же все это вышло?»

– Кто, по-твоему, станет слабым? – наконец спросил Хеймдалль.

– Те боги, которые не способны делиться властью или завоевывать сердца людей без принуждения.

– Ты подразумеваешь меня? – с угрозой спросил Один.

– Нет, отец. Тебя никто еще не называл ревнивым богом.

Эзиры задумались над словами брата. Некоторые вновь опустили взоры на обширное Средиземное море, на узкой каемке которого только и были у них приверженцы. Лица стали неподвижными, как у барышников, учуявших возможность словчить.

– Но твой сын не вернет назад моего сына.

– Есть пророчества, что после Рагнарёка те, кто уцелеет, будут жить в новом веке, в лучшем мире, где возродится Бальдр. Но ты не уцелеешь, отец. Волк Фенрир ждет тебя, и Фрейра ждет Сурт. Если же Рагнарёка не будет, разве можем мы утверждать, что Бальдр не воскреснет? Когда даже Локи готов будет заплакать по нем? Хочешь снова увидеть своего сына вне стен мира Хель – изволь выбрать другую дорогу.

На лице Одина появилось такое же выражение, как у человека, который видит далеко идущие последствия, свою выгоду.

* * *

– Как вам удалось выбраться? – спросила Свандис.

Перед ней сидела одна из тех женщин, с кем она разговорилась и всплакнула у фонтана в тенистом кордовском дворике, светловолосая Альфлед, некогда ее враг, а теперь товарищ.

Альфлед пренебрежительно пожала плечами и откинула волосы с лица, уже тронутого солнечным загаром.

– Маленький чернорясый мерзавец сказал здоровенному венценосному мерзавцу, что нас нужно превратить в монахинь. Берта – та франкская девушка, ты ее помнишь, – была счастлива при одной мысли об этом, она никогда не получала большого удовольствия от мужчин. Но Улед не захотела стать христианкой, а я не захотела стать монахиней. Я не слишком часто видела мужчин, вернее, одного мужчину, пока жила в гареме халифа. У меня было время по ним соскучиться!

– Так как же?