Молот и крест

Впервые за все это время заговорил целитель Ингульф, служитель Идун:

– Сделай доброе дело, Торвин, авось хуже не будет. Возьми с собой английскую девушку, Годиву. Она по-своему уже поняла то, что поняли мы: Шеф спас ее не ради любви; ему понадобилась приманка. Такое никому не понравится.

Сквозь острые спазмы, сменившиеся парализующей слабостью, Шеф смутно понял, что его военачальники затеяли свару. В какой-то момент Альфред пригрозил Бранду мечом – пустая бравада, которую тот отмел, как волкодав отмахивается от щенка. Шеф смутно помнил, как Торвин пылко просил о чем-то, о каком-то спасении или поездке. Но большую часть дня он сознавал лишь то, что его поднимают, пытаются напоить, удерживают при очередном приступе рвоты; иногда это были руки Ингульфа, иногда – Годивы. Хунд не пришел. Самым краем разума Шеф смекнул, что друг опасался за свою лекарскую отстраненность, которая могла пострадать при виде того, что он натворил. Теперь же, когда стемнело, Шеф ощутил себя выздоровевшим, уставшим и готовым заснуть, чтобы по пробуждении действовать.

Но сначала сон. Тот оказался с тошнотворным привкусом Хундова зелья, отдававшего мертвечиной и плесенью.

Он находился в теснине и медленно карабкался в гору, видя всего на несколько футов при бледном свете вечернего неба, которое маячило в далекой вышине: серый лоскут в обрамлении рваного контура ущелья. Он продвигался с мучительной осторожностью: нельзя ни споткнуться, ни сдвинуть камень, иначе что-то случится. Что-то такое, с чем не справится ни один человек.

В руке у него был меч, едва блестевший в свете звезд. С мечом было что-то неладно: тот обладал собственной волей и полнился свирепым нетерпением. Меч уже погубил своего творца и хозяина и был бы не прочь повторить, хотя хозяином стал теперь он. Меч вздрагивал в руке и временами позвякивал, как будто ударялся о камень. Казалось, впрочем, что клинок осознавал необходимость таиться. Звук получался слышным только обладателю оружия. Его перекрывал даже шум воды на дне ущелья. Меч рвался убивать и был готов вести себя тихо, пока не выпадет случай.

Ввергнувшись в сон, Шеф, как бывало с ним часто, вполне осознавал, кем является теперь. На сей раз он был неимоверно широк в плечах и бедрах, а запястья оказались такими толстыми, что вздулись по кромкам золотых браслетов. Их тяжесть оттянула бы руки человеку поменьше; он же их просто не замечал.