Молодые невольники

— Ах! — объявил он. — Мне пришла в голову хорошая мысль. Я буду наблюдать за этими разбойниками и в то же время лишу их возможности видеть нас, ручаюсь вам в том.

— Каким образом? — спросили остальные.

Колин ничего не ответил им на это; он просунул свою трубку сквозь верхний гребень песка таким образом, что конец трубки вышел по ту сторону. Как только все приготовления были окончены, шотландец приложил глаз к стеклу и затем сообщил своим товарищам шепотом, что видит.

— Я могу вам даже сказать, какие у них лица, — прошептал Колин. — Сказать правду — физиономии не из особенно красивых. У одного лицо желтого цвета, а другой — весь черный. Последний, должно быть, негр, потому что у него курчавые волосы; он сидит на верблюде, на таком же, как этот. Желтолицый человек сидит на лошади… у него довольно большая борода клином. Я думаю, что это араб. Это, должно быть, хозяин негра. Вот он делает какие-то жесты, точно отдает ему приказание. Ага! Они остановились и смотрят в нашу сторону.

— Спаси, Господи! — прошептал Билл — они увидели трубку.

— В этом нет ничего невозможного, — подтвердил и Теренс, — стекло должно блестеть на солнце, и глаза араба наверное заметили его.

— Не лучше ли будет убрать сейчас же трубку? — спросил Билл.

— Совершенно верно, — отвечал Колин, — но я думаю, что теперь уже слишком поздно: если они остановились потому, что их внимание привлекла трубка, — нам пришел конец.

— Все-таки отодвиньте ее потихоньку; если они не будут ее видеть, то могут и не дойти до нас.

Колин хотел последовать этому совету, когда, бросив последний взгляд, заметил, что путешественники направились вдоль берега, как будто не видели ничего, что могло бы их заставить свернуть с дороги.

К счастью для потерпевших кораблекрушение, не блеск стекла заставил остановиться араба и негра. Другой овражек, пролегавший через всю цепь дюн, гораздо более широкий, чем тот, в котором скрывались наши моряки, выходил на побережье немного пониже. Это-то именно и привлекло внимание обоих всадников, и, судя по их жестам, Колин мог сказать, что именно об этом они и совещались, так как, по всей вероятности, находились в нерешительности — идти ли им в эту сторону, или продолжать свой путь к берегу. Разговор их кончился. Желтый человек пустил лошадь в галоп, а черный последовал за ним.

Было очевидно по взглядам, которые они бросали во все стороны, что они чего-то искали.

— Ну, этак они долго будут ездить, — сказал Колин, как только увидел, что всадники скрылись за дюной, — иначе плохо бы нам было.

Когда всадники удалились, берег опять сделался пустынным.

Хотя моряки не видели уже более ни малейших следов живых существ, они считали необходимым не выходить из своего убежища и даже не поднимали голов иначе, как через промежутки, для того, чтобы увериться, что берег все еще продолжал оставаться свободным, и, только уже окончательно успокоившись на этот счет, они опять спрятались, и до того часа, когда закат стал обагрять море, никто не сделал шагу из тайника.

Верблюд не шелохнулся; впрочем, они приняли меры, чтобы он не мог удалиться от них в случае, если бы ему пришла на то фантазия, крепко связав ему ноги. Под вечер животное подоили так же, как и утром, и, освежившись питательным молоком, моряки приготовились покинуть убежище, ужасно им наскучившее.

Они быстро собрались. Им оставалось только развязать верблюда и вывести его на дорогу или, как сказал Гарри смеясь, снять корабль пустыни и начать путешествие.

Когда последние лучи дня скрылись за белыми гребнями дюн, они вышли из своего убежища и начали путешествие, продолжительность и исход которого были им неизвестны.

Посоветовавшись, они решили ехать на верблюде поочередно, но скоро вынуждены были отказаться от этого удовольствия: качка слишком сильно давала себя знать. Мехари опять был свободен и предоставлен в распоряжение старого Билла, все время не выпускавшего из рук повода.

Глава V. ПРЕРВАННЫЙ ТАНЕЦ

Бесплодные попытки молодых мичманов должны были заставить и старого моряка отказаться от попытки проехать на верблюде, тем более, что он сам признавался, что никогда в своей жизни не садился в седло. Но ходьба по зыбучему песку для человека, не любившего много ходить, вынудила Билла рискнуть и испытать иной способ передвижения.

Ему не пришлось делать много усилий, чтобы взобраться в седло, так как хорошо дрессированный мехари становился на колени всякий раз, когда чувствовал, что на него желали сесть. Моряк только укрепился в седле, как взошла луна и засияла с блеском, который почти соперничал с дневным светом. Посреди этого пейзажа, на белом песке, тени верблюда и седока как-то странно удлинялись; и хотя один был в переносном смысле корабль, а другой — старый морской волк, вид их представлял самый комичный из контрастов.