Молодые львы

Однако Ной не смог удержаться от картинного жеста и остановил проезжавшее мимо такси. Впервые в жизни он решил воспользоваться услугами нью-йоркского такси, а потому, залезая на заднее сиденье, споткнулся об откидные стульчики. Но все равно остался доволен собой и, как настоящий джентльмен, уселся как можно дальше от Хоуп. Она же спокойно сидела в углу. Ной чувствовал, что произвел на нее сильное впечатление, и дал таксисту на чай четвертак, хотя вся поездка обошлась в шестьдесят центов.

Вновь они стояли перед дверью дома, в котором жил Ной. Посмотрев вверх, они увидели темные окна, из-за которых не доносилось ни разговоров, ни музыки, ни смеха.

– Все разошлись, – выдохнул Ной. У него защемило сердце при мысли о Роджере. Роджер теперь точно знал, что он, Ной, увел его девушку. – Там никого нет.

– Похоже на то, – согласилась с ним Хоуп.

– Что же нам делать? – Ной чувствовал, что попал в западню.

– Я думаю, вы должны проводить меня до дома, – спокойно ответила девушка.

«Бруклин, – в отчаянии подумал Ной. – Несколько часов туда, столько же обратно. А на рассвете Роджер с укором встретит меня в перевернутой вверх дном комнате, где недавно весело гуляли гости. Встретит, чтобы безжалостно изгнать за предательство. А как хорошо, как прекрасно все начиналось!» Ной вспомнил, как до прихода Роджера он в одиночестве расхаживал по квартире, дожидаясь гостей. Вспомнил, в каком радужном настроении оглядывал захламленную, забитую книжными полками комнату. Как много он ждал от этой вечеринки – и вот результат.

– А вы не доберетесь до дома одна? – промямлил Ной. Девушка стояла перед ним – хорошенькая, уставшая, с мокрыми от дождя волосами. Как же Ной ненавидел ее в этот момент!

– Не смейте говорить мне такое! – Голос девушки стал резким и властным. – Одна я домой не поеду. Пошли.

Ной вздохнул. И так все идет наперекосяк, а тут еще и Хоуп рассердилась на него.

– И нечего вздыхать, как муж-подкаблучник, – осадила его девушка.

«Что происходит? – растерянно подумал Ной. – Кто дал ей право разговаривать со мной в таком тоне?»

– Я пошла. – Хоуп решительно повернулась и зашагала к станции подземки. Какое-то время Ной провожал девушку взглядом, а потом поспешил вслед за ней.

В вагоне подземки от влажной одежды пассажиров пахло дождем и сыростью. В спертом воздухе ощущался привкус железа, в тусклом свете запыленных ламп зубные пасты, слабительные средства, бюстгальтеры, которые расхваливали изображенные на рекламных плакатах пышногрудые девицы, не вызывали никакого доверия. Пассажиры, возвращающиеся то ли с работы, то ли со свиданий, сонно покачивались на грязно-желтых сиденьях.

Хоуп молчала, поджав губки. При пересадке она просто вставала, не скрывая своего недовольства, и выходила на платформу. Ной плелся следом.

Пересаживаться приходилось снова и снова, и всякий раз они томительно-долго ждали нужного поезда, стоя на почти безлюдной платформе, наблюдая, как капли воды из прохудившихся труб сползают по грязному кафелю и ржавому железу туннелей. Эта девушка, со всевозрастающей враждебностью думал Ной, эта девушка живет на самой окраине, в пятистах ярдах от тупика, которым заканчивается подземка, среди свалок и кладбищ. Бруклин, Бруклин, какой же длинный этот Бруклин, растянувшийся под покровом ночи между Ист-Ривер и Грейвсенд-Бэй, от запятнанных нефтью вод Гринпойнта до мусорных куч Кэнерси… Бруклин, словно Венеция, окружен водой, только Большой канал заменила местная линия подземки.

«Какая требовательная эта девица, как она уверена в себе, – продолжал размышлять Ной, бросая на Хоуп сердитые взгляды. – Тащить мужчину, с которым только что познакомилась, через грохочущий, нескончаемый, навевающий жуткую тоску лабиринт муниципальной подземки. Только я мог влипнуть в такую историю», – мысленно вздохнул Ной и тут же представил себе, как вечер за вечером торчит на этих полутемных платформах, трясется в вагонах с возвращающимися с работы уборщицами, ворами, пьяными матросами, по ночам составляющими основной контингент пассажиров подземки. Такое могло приключиться только с ним. В радиусе пятидесяти кварталов от его дома живут миллионы женщин, а он подцепил вспыльчивую, не идущую ни на какие компромиссы девицу, которая живет на дальнем краю самого большого города планеты.

Леандр, думал Ной, переплывал Геллеспонт[23] ради своей возлюбленной, но ему не приходилось провожать ее домой глубокой ночью и ждать двадцать пять минут среди опрокинутых урн и табличек, запрещающих плевать на пол и курить на станции «Деколб-авеню».

В конце концов они вышли из поезда, и Хоуп повела Ноя к лестнице, что вела на улицу.

– Наконец-то, – вырвались у него первые за час слова. – Я думал, мы будем ехать до самой осени.

Девушка остановилась на углу.

– А теперь подождем трамвая, – холодно сказала она.

– Боже милосердный! – простонал Ной. А затем вдруг расхохотался. Смех его, безумный и насквозь фальшивый, волнами перекатывался через трамвайные пути, эхом отдаваясь от витрин дешевых магазинчиков и от грязных каменных стен.