Молодые львы

Наконец Майкл заметил Павона, который, по-прежнему сидя на корточках, беседовал с девочкой и ее братом. Улыбаясь, Майкл подошел к полковнику. Тот отдал сухой паек девочке и нежно поцеловал ее в лобик. Дети чинно попятились и нырнули в нишу церковной стены, где могли раскрыть полученное сокровище и без помех насладиться им.

Майкл и Павон вместе двинулись к выходу из церкви. Перед тем как переступить порог, Майкл обернулся, чтобы сохранить в памяти величественный, дурно пахнущий, купающийся в лиловом сумраке интерьер церкви. Какой-то старик, лежащий неподалеку от двери, из последних сил махал рукой, но никто не обращал на него ни малейшего внимания. А в глубине церкви, в стенной нише, двое ребятишек, мальчик и девочка, худенькие, голодные, склонились над коробкой с сухим пайком и по очереди откусывали от найденного там шоколадного батончика.

Они молча залезли в джип. Павон сел за руль, Майкл – на заднее сиденье. У джипа, со стороны пассажирского сиденья, стоял приземистый шестидесятилетний француз в куртке из синей парусины и старых, мешковатых, десятки раз штопанных брюках. Он по-военному, поднеся руку к кепи, отдал честь Павону и Майклу. Павон ответил тем же. Старик немного напоминал Клемансо[78] ощетинившимися, пожелтевшими усами, свирепым выражением лица и большой головой.

Француз обошел джип, пожал руку Павону, потом Майклу.

– Американцы. – Слово это он произнес по-английски. – Свобода, равенство, братство.

О Боже, подумал Майкл, это патриот. После увиденного в церкви ему совершенно не хотелось общаться с патриотами.

– Я семь раз был в Америке. – Старик перешел на французский. – Когда-то я знал английский как родной, но все позабыл.

На соседней улице разорвался снаряд. Майкл подумал, что Павону пора бы трогаться с места. Но Павон, облокотившись на руль, внимательно слушал француза.

– Я был моряком, – рассказывал француз. – В торговом флоте. Побывал в таких городах, как Нью-Йорк, Бруклин, Новый Орлеан, Балтимор, Сиэтл, был даже в Северной Каролине. До сих пор без труда могу читать по-английски.

Француза покачивало, и Майкл решил, что он пьян. Глаза у него отдавали в желтизну, мокрые, поникшие усы не скрывали дрожи губ.

– В первую войну, – продолжал француз, – наш корабль торпедировали неподалеку от Бордо. Я провел шесть часов в водах Атлантического океана. – В подтверждение своих слов он кивнул, отчего Майкл только укрепился в мысли, что собеседник Павона крепко выпил.

Майкл нетерпеливо ерзал на заднем сиденье, стараясь показать Павону, что делать им здесь совершенно нечего, но Павон не реагировал. Наоборот, он со все большим интересом вслушивался в рассказ француза, который любовно похлопывал джип по капоту, словно призовую, породистую лошадь.

– В прошлую войну я записался добровольцем, вновь матросом в торговый флот. – (Майклу уже приходилось слышать, что позорные поражения сорокового года, капитуляцию Франции французы воспринимали как прошлую войну. Значит, механически отметил Майкл, это уже третья война. Слишком много получается войн, даже для европейцев.) – Но в вербовочном центре мне сказали, что я слишком стар, – француз все поглаживал капот, – поэтому меня они вызовут, только если ситуация станет критической. – Он саркастически рассмеялся. – Для молодых людей, работавших в вербовочном центре, критическая ситуация так и не наступила. Мне они не позвонили. – Старик рассеянно оглядел залитую солнцем церковь, сваленные у входа чемоданы, саквояжи, узлы, груды битого кирпича на площади, разрушенные бомбами и снарядами дома. – Мой сын служил во флоте. Его убили в Оране англичане. Оран – это в Африке. Я не держу на них зла. Война есть война.

Павон сочувственно коснулся руки старика.

– Это был мой единственный сын, – спокойным, ровным голосом продолжал француз. – Когда он был маленьким, я рассказывал ему о Сан-Франциско, о Нью-Йорке. – Француз закатал левый рукав, открыв татуировку на предплечье. – Посмотрите.

Майкл наклонился вперед. На старой, но еще сильной руке зеленел силуэт Вулворт-билдинг, парящий на фоне романтичных облаков.

– Это Вулворт-билдинг в Нью-Йорке, – с гордостью пояснил бывший моряк. – На меня он произвел огромное впечатление.

Майкл откинулся назад, постучал ногой по полу, показывая Павону, что пора ехать. Павон придерживался прямо противоположного мнения.

– Это символ Нью-Йорка. – В голосе Павона слышалась искренняя теплота.

Француз кивнул, опустил рукав.

– Я так рад, что вы, американцы, наконец-то пришли.

– Благодарю вас.

– Когда появились первые американские самолеты, я вылез на крышу и махал им рукой, хотя они и сбрасывали на нас бомбы. А теперь вот могу лично выразить вам свою признательность. Я также понимаю, – деликатно добавил он, – почему вы так долго не приходили.

– Благодарю вас, – повторил Павон.