Молодые львы

Война, похоже, временно взяла передышку, лишь регулярно продолжали греметь пушечные выстрелы. Барабанные перепонки Майкла не реагировали на шум двигателя джипа, ставший уже привычным после стольких дней, проведенных на колесах среди пыли, военных колонн и разрывов снарядов. Проезжая по мертвым, разрушенным улицам старинного города, Майкл настороженно ловил совсем другие звуки: скрип петли, поворот дверной ручки, передергивание затвора. И он твердо знал, что обязательно их услышит, даже если в этот самый момент в радиусе ста ярдов от него бабахнет целая артиллерийская батарея.

Павон медленно кружил по городу, то под ярким солнечным светом, то погружаясь в лиловую тень. Эта тень была знакома Майклу по полотнам Писарро, Ренуара и Сезанна задолго до того, как он ступил на землю Франции. Джип остановился у целехонького указателя с названиями двух улиц, которых уже не существовало. Павон неторопливо вышел из машины, подошел к указателю. Майкл переводил взгляд с толстой, крепкой, загорелой шеи, виднеющейся из-под каски, на зияющие дыры в серых стенах зданий, за каждой из которых могла таиться смерть.

Павон вновь сел за руль, тронул джип с места. Теперь они ехали по когда-то центральной улице Кана.

– В тридцать восьмом я приезжал сюда на уик-энд. – Павон обернулся к Майклу. – С моим приятелем-кинопродюсером и двумя девушками с одной из его студий. Отлично провели время. Моего приятеля, его звали Жюль, убили в сороковом. – Павон всмотрелся в остатки стекла в широких витринах. – Не узнаю ни единой улицы.

«Фантастика, – подумал Майкл, – он рискует моей жизнью ради воспоминаний об уик-энде, который провел шесть лет назад с двумя телками и давно убитым продюсером».

После очередного поворота их глазам открылась куда более оживленная улица. У церкви стояли грузовики, три или четыре молодых француза с нарукавными повязками бойцов Сопротивления охраняли железный забор, несколько канадцев помогали раненым штатским залезть в кузов одного грузовика. Павон остановил джип на маленьком свободном пятачке перед дверями церкви. На мостовой грудой лежали старые чемоданы, большие плетеные корзины, саквояжи, сетчатые мешки, набитые домашним скарбом, спасенным из-под развалин.

Девушка в светло-синем платье, чистеньком, накрахмаленном, проехала мимо на велосипеде. Очень хорошенькая, с черными как вороново крыло волосами, падающими на плечи. Майкл с интересом оглядел ее. Девушка ответила ледяным взглядом, на лице читались ненависть и презрение. «Она же за все винит меня, – подумал Майкл, – за бомбардировки, за разрушенный дом, возможно, за убитого отца, за возлюбленного, который сейчас неизвестно где». Девушка проехала мимо, ее юбка мелькнула на фоне санитарной машины и посеченного осколками камня. Майклу так хотелось последовать за девушкой, догнать, поговорить, объяснить, убедить… Убедить в чем? Что он не жестокосердный, похотливый солдат, который не пропускает пару стройных ножек даже в мертвом городе, что он понимает ее трагедию, что она не должна так строго судить его, что у нее в сердце должна найтись для него капля жалости и сочувствия так же, как и она вправе рассчитывать на жалость и сочувствие…

Девушка исчезла за углом.

– Зайдем, – распорядился Павон.

После яркого солнечного света в церкви казалось очень темно. Глаза ничего не видели, уши ничего не слышали, зато нос работал исправно. Аромат толстых свечей и благовоний, которые курились в храме не одно столетие, смешивался с запахами скотного двора, старости, лекарств и смерти.

Стоя у порога, Майкл моргал глазами, вслушиваясь в шарканье детских ног по устланному соломой каменному полу. Высоко наверху зияла дыра, пробитая артиллерийским снарядом. Падающий в нее солнечный свет, словно мощным янтарным прожектором, пробивал царящий в церкви полумрак.