Старик напряженно всматривался в Ноя, стремясь уловить в его глазах намек на насмешку или снисхождение к его старомодным взглядам. Похоже, не нашел. Он отпустил руки Ноя и попытался улыбнуться, но лицо его задрожало, а глаза затуманились.
– Сын мой, сын мой… – прошептал он, покачав головой. – Такой старик, как я, иногда не понимает, в каком мире живет, где говорит: на похоронах или на крестинах… Я смотрю на свою паству и вижу лица людей, которые уж лет пятьдесят назад умерли, но я все равно обращаюсь к ним, пока наконец не вспомню, где я. Сколько тебе лет?
– Двадцать три.
– Двадцать три, – задумчиво повторил священник. – Двадцать три. – Он медленно поднял руку, коснулся щеки Ноя. – Живое лицо. Живое. Я буду молиться о твоем спасении.
– Благодарю вас, сэр.
– «Сэр», – повторил священник, покачав головой. – «Сэр». Полагаю, это в армии вас учат так обращаться.
– Да, сэр.
– Ужасно, ужасно, – пробормотал священник. – Господи, как же я ненавижу все армии мира! – Он моргнул, похоже, забыв на мгновение, с кем говорит. Потом он огляделся. – Приходите снова как-нибудь в воскресенье. – В голосе священника слышалась безмерная усталость. – Может, к тому времени мы вставим стекла. – Он резко повернулся и, шаркая, исчез в темной дыре дверного проема.
В лагере Ноя ждала телеграмма. Ей потребовалось семь дней, чтобы добраться до Англии. Трясущимися руками Ной развернул ее, чувствуя, как кровь пульсирует в запястьях и подушечках пальцев. «Мальчик, – прочитал он, – шесть с половиной фунтов. Чувствую себя прекрасно. Я люблю тебя, люблю. Хоуп».
Как в забытьи, Ной вышел из канцелярии роты.
После ужина он раздал сигары. Прежде всего тем солдатам, с кем дрался во Флориде. Из десятерых отсутствовал только Брайслфорд, которого перевели в другую часть, расквартированную в Америке. Остальные же застенчиво, удивленно, с чувством неловкости взяли сигары, а потом неуклюже пожимали Ною руку, тепло поздравляли его, словно здесь, в далеком далеке, под нудным английским дождем, среди гор оружия, разделяли с ним радость отцовства.
– Мальчик. – Донелли, тяжеловес, участник турнира «Золотые перчатки», огнеметчик, тряс руку Ноя, зажав ее в своем огромном кулаке. – Мальчик. Это же надо. Мальчик! Я надеюсь, что этому малышу не придется носить форму, в которую обрядили его папашу. Спасибо. – Он понюхал сигару. – Большое спасибо. Отличная сигара.
Но в последний момент Ной не смог заставить себя предложить по сигаре сержанту Рикетту и капитану Колклу. Вместо этого он отдал три сигары Бурнекеру, а одну выкурил сам, впервые в жизни. После этого Ной, испытывая легкое головокружение, улегся на койку, чтобы увидеть во сне дорогих ему людей.
Глава 24
Дверь приоткрылась, за ней в сером халатике стояла Гретхен Гарденбург.
– Да? – произнесла она, выглядывая в щелку. – Кто здесь?
– Привет. – Кристиан улыбнулся. – Я только что приехал в Берлин.
Щелка расширилась, Гретхен пристально всмотрелась в него. Взгляд ее упал на погоны, и она вроде бы что-то вспомнила.
– А, сержант. Добро пожаловать.
Дверь распахнулась, но прежде чем Кристиан успел поцеловать Гретхен, она протянула руку, которую ему пришлось пожать. Костлявую, подрагивающую.
– Извини, что не узнала. Свет в коридоре такой тусклый. А ты изменился. – Она отступила на шаг, критически оглядела его. – Сильно похудел. И цвет кожи…
– Я переболел желтухой. – Кристиана тошнило от желтизны его кожи, и он терпеть не мог, когда ему говорили об этом. Нет, не так представлял он себе встречу с Гретхен. Не ожидал, что она будет держать его в дверях и бить по больному месту. – Малярией и желтухой. Поэтому я и попал в Берлин. Отпуск по болезни. Я только что с поезда и сразу к тебе…
– Я польщена. – Гретхен отбросила со лба нерасчесанные волосы. – Я рада, что ты заглянул ко мне.
– Ты не предложишь мне войти? – «Опять я выпрашиваю милостыню, – с горечью подумал Кристиан. – Один взгляд – и она делает со мной что хочет».
– Ой, прости, пожалуйста! – Гретхен визгливо рассмеялась. – Я спала и, похоже, еще не пришла в себя. Конечно, конечно, заходи…
Она закрыла за ним дверь, по-хозяйски положила руку на его предплечье, сжала. «Может, все и образуется, – подумал Кристиан, входя в до боли знакомую гостиную. – Может, ее сильно удивило мое появление, отсюда и такой холодок. Но теперь все будет хорошо».
В гостиной он шагнул к ней, но Гретхен выскользнула из его рук, закурила и села.
– Присядь, присядь, мой красавчик сержант. Я часто задумывалась, как ты там поживаешь.
– Я писал. – Кристиан неловко опустился на диван. – Писал снова и снова. Ты ни разу не ответила.
– Письма… – Гретхен скорчила гримаску и помахала рукой, в которой держала сигарету. – На них просто нет времени. Я все собираюсь, собираюсь… А потом жгу письма, невозможно держать их… Твои письма мне нравились, действительно нравились. Просто ужасно, что тебе пришлось пережить на Украине.
– Я никогда не был на Украине, – ледяным тоном ответил Кристиан. – Я воевал в Африке и Италии.