– Нет уж, благодарю. – Об этом они с Пайпером говорили не один раз, но Пайпер все равно не мог понять резонов Майкла. Сам он приобрел очень хорошие акции сталелитейных заводов и уговаривал Майкла последовать его примеру. Но Майкл по непонятной причине полагал постыдным зарабатывать деньги на деньгах или получать прибыль, эксплуатируя чужой труд. Как-то раз он попытался объяснить все это Пайперу, но здравомыслящий адвокат никак не мог взять в толк, о чем, собственно, речь, и теперь Майкл лишь улыбнулся и покачал головой. Пайпер пожал плечами и вновь протянул руку.
– Удачи тебе. Я уверен, что война скоро закончится.
– Конечно, – согласился с ним Майкл. – Благодарю.
И он быстро вышел, довольный тем, что в следующий раз попадет в этот кабинет очень не скоро. Когда Майкл разговаривал с адвокатами или вел с ними какие-то дела, ему казалось, что его загнали в западню, откуда уже не выбраться. Сегодня чувство это было особенно сильным.
Он вызвал лифт. В кабине толпились секретарши, пахло пудрой, ни на секунду не умолкало веселое щебетание. И пока лифт скользил вниз, Майкл пытался найти ответ на вопрос, что заставляет этих юных, умных, веселых девушек на всю жизнь добровольно запирать себя среди пишущих машинок, бухгалтерских книг, пайперов, нотариальных печатей и юридической казуистики.
Шагая по Пятой авеню к ресторану, в котором он договорился встретиться с Пегги, Майкл испытывал безмерное облегчение. С официальными делами покончено. Вторая половина дня, ночь и раннее утро в полном его распоряжении. До половины седьмого, когда ему предстоит явиться на призывной пункт, он свободен от всех обязанностей. Гражданская власть отпустила его, военная еще не приняла под свое крыло. А время-то час пополудни. У него семнадцать с половиной часов, которые он может провести между двумя жизнями, прежней и будущей.
Майкл шагал легко и свободно, с любовью поглядывая на солнечную сторону улицы и спешащих по ней людей, словно плантатор, который после плотного завтрака прогуливается по просторным лужайкам поместья, осматривая свои владения. Только его лужайкой была Пятая авеню, поместьем – город, амбарами – витрины магазинов, теплицей – Центральный парк, мастерской – театры, и везде кипела жизнь, чувствовалась заботливая рука хозяина, царил идеальный порядок…
Он подумал о бомбе, падающей на освещенный солнцем сквер между кафедральным собором и Рокфеллеровским центром, всмотрелся в лица пешеходов, чтобы найти в них хоть намек на предчувствие беды. Но люди думали только о своем, убежденные в том, что бомбы будут падать куда угодно: на Сэвил-стрит, Вандомскую площадь, Унтер-ден-Линден, площадь короля Виктора Эммануила, Красную площадь, но чтобы взрывной волной выбило хоть одно окно в «Саксе»[38] – нет, такому отклонению от установленного, достаточно благоразумного миропорядка не бывать.
Майкл свернул с Пятой авеню и вдоль серой стены кафедрального собора направился к Мэдисон-авеню. И на Мэдисон никому из пешеходов не приходила в голову мысль о том, что бомба может упасть на Манхэттен. Два лейтенанта-летчика с выправкой выпускников военного училища проходили мимо Колумбия-бродкастинг-билдинг[39], и Майкл решил, что уж на их-то лицах он найдет отражение мысли о том, что неуязвимых мест нет и бомбы могут упасть и на цветочные клумбы перед Рокфеллеровским центром, и на высокий замок радиовещателей. Но лейтенанты быстро проскочили мимо него, и если Майкл что-то и заметил, так это их озабоченность по поводу того, что девушки, с которыми у них назначена встреча, могут заказать в ресторане слишком уж дорогие блюда.
Майкл остановился перед магазином шляп. Дорогим магазином, в котором продавали шляпы из мягкого, приятного глазу темно-коричневого и серого фетра, с лентами неярких тонов, стоившие от пятнадцати до двадцати пяти долларов. Никаких тебе касок, никаких уродливых мягких шапочек, которыми экипировали американских солдат, отправляющихся за океан. Ни за какие деньги в этом магазине нельзя было купить ни головных уборов для различных родов войск, ни галунов, отличавших авиацию от пехоты, а моряков от медиков. Вот она, новая проблема. В армии солдаты обязаны носить головной убор, а Майкл всегда ходил с непокрытой головой, даже в снег и в дождь. От шляпы у него болела голова. Если война продлится пять лет, значит, ему придется все эти годы терпеть головную боль?