Молодые люди

— И это будто бы не просто злодейство, не бессмысленное самоуничтожение… «Полюбив, мы умираем», — тут база подведена! Но если отбросить эту, с позволения сказать, базу, мальчика можно понять: роковой порыв очень чистой души. Бедняжка по-своему защитил чудо от грязи, истинно человеческое чувство красоты от низменной, скотской мерзости… Девица-то оказалась ничтожеством!.. Да, да!.. Вот такая прелестная, такая обаятельная! Начинающая расцветать в ней женственность еще смешивается с последними остатками детскости… И вот, представь себе, она не устояла перед притязаниями сластолюбивого господина «с бескровным бритым лицом». Не устояла, потому что от этого самого господина зависит ее собственный успех на сцене… Не шуточка!.. — И, манерно сузив рот, Вероника с нарочито изнеженными, расслабленными, в нос пущенными нотками воскликнула: «Я безумно люблю искусство!» — вот как оправдывалась поэтическая душа в прощальном письме…

Толя все сидел на краю дивана, возле отброшенного и смятого пледа. Он потянулся было за книжкой, чтобы посмотреть, о какой повести идет речь, но Вероника предупредила его:

— Это я про «Митину любовь» Бунина… Ну вот… Выходит, влюбляемся-то мы необязательно в самых лучших, самых благородных… Да, ничего не поделаешь, всякое бывает…

Сколько уже раз Толя бывал свидетелем сильных и неожиданных душевных порывов в этой маленькой, щуплой девушке. Так вышло и на этот раз. Она заговорила об Олеге Ивановском — и говорила с увлечением, зло и метко.

Обманулась она в нем, подобно тому слепо влюбленному мальчику, что обоготворил циничную девчонку? Нет, она превосходно знает, что такое Олег. Он не просто стиляга, не обыкновенная пошленькая карикатура на современного модника без царя в голове. В том-то и дело, что он умен, очень умен — и поэтому опаснее других. Все силы души своей он обратил на всестороннее отрицание, на вызывающее критиканство, на дерзкое и нарочитое, ради ложной оригинальности, осмеяние всего и всех.

В коллективе — он враг коллектива, и возле него группируются вот такие отпетые и уже безнадежные подонки, как Рыжий брат и Русый брат… Еще бы! У Олега Ивановского тщательно разработанная позиция насмешливого превосходства, которая точно магнитом притягивает к себе всякую дрянь…

Вот о чем говорила Вероника, разгуливая по комнате, и лицо ее то улыбалось, то дышало досадой и гневом. Толя молча слушал, следя за нею глазами.

— Ну хорошо! — не вытерпел он, прерывая девушку. — Если так, чем же ты сама прельстилась в этом красавчике и победителе женских сердец?.. Какой магнит тебя-то потянул к нему?.. Тебя!..

Несколько мгновений она смотрела на Толю с удивлением, точно врасплох была захвачена его вопросом, и вдруг рассмеялась.

— А кто ж его разберет! В том-то и весь разговор, Толенька… Говорю же тебе: чепуха получается. Знаю отлично, что он за птица и чем дышит, а все-таки нет-нет да и залюбуюсь им исподтишка… — говорила она с какой-то веселой развязностью, стараясь прикрыть этим собственное смущение. — А то еще на лекциях бывает: сколько раз ловила себя на том, что перестаю слушать профессора и внимательно присматриваюсь издали к Ивановскому, стараюсь угадать, о чем он шепнул только что твоей Гале…

— Перестань, Вероника… Не верю я тебе… Ты это все нарочно, чтобы подразнить меня!

И в ответ снова смешок и новые разоблачения Ивановского: этакий выработался из него Чайльд-Гарольд нашего времени!.. Ничему не верящий и во всем разочарованный юноша, но не печальный, не угрюмый, а всегда весело усмехающийся, всегда готовый к издевке и насмешке над всем, что стало для нас святым… Какая приятная, какая выигрышная роль! Во-первых — оригинальная, во-вторых — смелая! Есть ли на свете хоть что-нибудь, способное вызвать в нем чувство уважения, признательности, почтения?.. В зачетной книжке по всем общественным дисциплинам, например, записаны у него одни великолепные пятерки. Но в частных с глазу на глаз беседах он упивается ядовитыми анекдотиками. Все одинаково служит предметом поношения, источником скептических размышлений, хотя бы и вопреки фактам, вразрез с очевидностью, все порождает в его мозгу либо веселое сомнение, либо насмешливое отрицание, либо злую усмешку.

— Верно! — с горячей убежденностью воскликнул Толя. — Ты очень верно подметила все его особенности… Точно и метко рисуешь ты этого человека, язву наших дней. Рисуешь с издевкой, с гневом и ненавистью… И тем более непонятно, о какой же ты говоришь привязанности к нему, о какой такой таинственной притягательной его силе?

Смеркалось. Света не зажигали. В комнате вместе с сумраком все прибавлялось смутной, прячущейся по углам таинственности.

— «Почему? Почему?» Потому что сама удивляюсь… Вот почему! И, опять рассмеявшись, она уселась на диван, спросила:

— Хочешь апельсина?

Старательно вонзая острые ноготки в кожуру, она отдирала ее от плода по кусочкам. В комнате распространился острый эфироносный запах.

— Быть, как Олег Кошевой, Павел Корчагин, Зоя Космодемьянская, Алексей Маресьев, Макар Мазай и так далее и так далее — это трудно! — сказал Толя. — Не все это могут…