В ауле смятенье, В ауле тревога,И шопот растет, Переходит в крик, —Сегодня по каменной Узкой дорогеНа суд повели Друзей двоих.«На суд их, на суд!» — Кричал Сулипов.Он — старший в ауле, В совете — глава.И голос срывался До низкого хрипа,И словно плевки. Вылетали слова.«Он смел порочить Аул-советаСамых почетных людей, Он будет.Он будет за этоПо меньшей мере — Чорт знает где…Он, словно змея, Неожиданно жалит,И надобно вырвать Язык ей…»И долго Стены еще дрожалиИ остывали У хлипких дверей…2Когда в тюрьму Проводили мимо,Вверх поднимали Облезшие бровиИ радовались секретарь — Лишенец ШалимовИ председатель — Бывший торговец.Аюб-селькор и Доку-селькор, Селькор селькору — брат.А если Аюб в тюрьме у гор, Надо решимость брать,И надо аулу и всем доказать, Что правда не может врать,И что Аюба судить нельзя, Как сделали это вчера,И что священны Селькора делаИ что печать — Старому бой…И снова Доку По длинным ночамРаспутывал Лживый клубок.3В аул заползала Снова тревога,И вот однажды, В сизом рассвете,Доку Бацуев Ушел в дорогуПравду искать В комсомольской газете.Дни проходили, Как мулы нагружены,И вот, когда солнце Над краем земли —Сулипов хвалился За жирным ужином:«Батуева — Здорово мы упекли.Он нас заметкой, А мы его следствием.Он нас статьей, А мы его в суд.Сначала причина, А после следствиеНам правоту И сытость несут…»Доку распутал Своими статьямиКлубок, что над Аюбом Петлю связал,И вот поменялись Герои скамьямиВ суде аула Дач-у-Барзай.Аульские жители Зубами не клацали,Стояли тесно, Как можно стоять,Когда прочли: «За провокациюКулацкую банду — Расстрелять».Пером селькораМетким и точнымС позицией классовых Был сброшен враг.Селькор на-страже И днем и ночьюБерет враговНа мушку пера.4Залпами метких И верных строк —До хруста в руках винтовку Стиснув,Юнрабселькор — Сверхметкий стрелокПо врагам Социализма.Павло Максимов
Молодая Чечня
ОчеркВ Итум-Кале, на базаре, подошел ко мне молодой стройный парень в галифе, чулках и в галошах, вместо чувяк.
— В Грозный — не едешь? — спросил он деловито. — Мы, несколько человек, наняли в Грозный арбу и ищем еще пассажира — дешевле будет и нам, и тебе.
— Что-ж, это подходяще. А вы что за народ будете?
— Ученики, едем в школу учиться: два — после каникул, четыре — поступать.
И это было подходяще. Смотался за чемоданом. Лезу на арбу, битком набитую чеченскими ребятами. Старая «нана» (мать) подводчика, согбенная чеченка, тащит нам сноп кукурузной соломы, заботливо подстилает в арбе, чтоб было мягче. И вот тяжелая чеченская арба загромыхала по шоссе.
Мне повезло: в арбе ехал молодой, разговорчивый, открытый народ, полный бодрости и хороших надежд. Ну-ка, чем живет, о чем думает молодая Чечня, хорошая-ли растет смена?
Из Грозного, из ЧечОНО, пришла в Шарой бумага: — «Вашему округу, по разверстке, предоставлено 5 мест на рабфак; присылайте в Алхан-Кала (под Грозным) 5 молодых крестьян, знающих грамоту, для определения их на подготовительные курсы».
Собралось четверо: комсомолец Джабраил Кортоев — он был ингуш из Назрани и работал в Шарое секретарем совета, и еще трое ребят: Али Кубиев, Яхя Хаджиев и Мути Махаев — все великовозрастные, лет по 19.
Али Кубиев сильно колебался: у него — жена, двое детей и старая нана (мать). Ему тяжело было бросить хозяйство, но все-таки он поехал.