Молодость

Позвякивая тарелками, собирала кухарка посуду, где-то пронзительно и задорно закричала гармошка, а Алексей все думал. Четыре года, ужасно похожие вместе с тем разительно отличные, прошли в совхозе. Сначала робко, неуверенно шла машина в беспредельность этой степи… Впрочем, может это только казалось человеку, смотревшему на машину глазами испуганными и большими. Ленты строгих шоссе, двухэтажные каменные дома, комбайны и товарищ Григорьев из политотдела, и даже он сам, Алексей Гладилин, комбайнер, чертовски непохожий на самого себя…

Алексей положил руку на плечо Малофеева. Тот удивленно вздрогнул, вопросительно сверкнули белки глаз на закопченом лице.

— Ты сидишь при силе, здоровый, и я, как маяк, стою…

Малофеев не понял, но перебивать не стал. Алексей, обрадованный, что нашлись слова, что вот высказалось так просто самое важное, — говорил, захлебываясь:

— Молотим с копен, ты, допустим, подтащил комбайн к копне и сидишь себе на тракторе, а я торчу на комбайне. Так? Теперь у тебя неуправка — подавальщики чего делают? Лежат. Выходит, для работы один раззор. Понял теперь?

Малофеев понял. В этот вечер они долго не засыпали. Тихо, чтобы не мешать остальным, обсуждали свой план. И когда, забывшись, громко выкрикивал что-нибудь Малофеев, неизменно откуда-то с краю долетало ругательство.

На заре проснулись оба и вдвоем пошли разыскивать Малинина. Бригадир спал недалеко.

— Взбудим? — нерешительно спросил Алексей.

Малофеев, нагнувшись, уже тормошил бригадира. Долго в перебой говорили, боялись: а вдруг откажет? Малинин сначала ничего не понимал и усиленно тер глаза. Потом вдруг вскочил:

— Вдвоем?

И, получив утвердительный ответ, сказал Малинин одобряюще:

— Хорошее дело, ребята, давайте сегодня, в ночную смену…

День тянулся ужасно долго. Десятки раз подходил Малофеев к трактору, возился у мотора комбайна. И неизменно натыкался на Гладилина. Разговоров почти не было. Только раз, проходя мимо, пошутил бригадир:

— Как, заговорщики, готовитесь?

После ужина стан ожил. Приходили с поля машины, люди отмывали зной и пыль дня, девчата затянули песню.

К комбайну Гладилина подошли ребята.

— На ночь, что ли, Алешка? А кого берете кидальщиками?

Гладилин молчал. Малофеев не выдержал:

— Сами мы, одни!..

Ночь упала стремительно, вспыхнули звезды, и Гладилин заторопился.

— Заводи, — строго сказал комбайнер, захватив двое вил.

С мостика было видно, как уходили огни стана, комбайн вздрагивал, и эта привычная дрожь машины сегодня почему-то шла по нервам.

Малофеев резко остановил трактор у первой копны. Гладилин перелетел через поручни мостика (по лестнице долго!) и схватил вилы. Работали так, что захватило дух.

Цепляя последний клок колосьев, крикнул Алексей звонко и задорно:

— Поехали!

И у следующей копны вилы комбайнера и тракториста одновременно врезались в колосья.

Ночь проходила часами тишины. Звезды тухли, тянуло холодком.

На заре водитель и команда этого замечательного агрегата подсчитали итог. Три бункера! Три бункера дает дневная смена агрегата, на котором работают не двое, а шесть человек.

Я встретил Гладилина и Малофеева на празднике комсомола на центральной усадьбе. Чествовали лучших комсомольцев, таких, как Шевченко — комбайнер и секретарь ячейки комсомола второго отделения, дающий на своем агрегате 30–35 га обмолота с копен.

Когда помполит рассказывал о Шевченко, Шевченко смущенно прятал глава в президиуме.

Алексей опасливо спросил соседа:

— А он как, с бригадой работает?

Сосед отмахнулся, не знал. Вопрос же был настолько существенный, что Алексей взволновался и весь вечер ходил, как потерянный.

Звенел смех, песни, молодость бурлила и в зале, и около клуба было весело и празднично.

Малофеев уже втолковывал группе ребят, как работают они вдвоем, без бригады.

— Изотовцами нас зовет помощник политотдела Григорьев. Вроде, значит, хлеб, как уголь, ударно вырабатываем.

Гладилин невольно прислушался и вдруг зло дернул Малофеева за рукав:

— Пойдем!

Тот удивленно посмотрел на взволнованное лицо товарища.

— Слышал? Шевченко тридцать четыре гектара обмолачивает с копен. А ты хвалишься.

— Так он с бригадой, а мы вдвоем!

— Брешешь? — недоверчиво сказал Гладилин.

— Не веришь — пойдем, спросим.

Расталкивая веселый сумбур праздника, уверенно шагал Малофеев, великолепный здоровяк, а за ним, все еще неуверенный, шел худой и жилистый Гладилин.

Почему-то вспомнилось меткое слово — «заговорщики»…

Лунными ночами на полях совхоза два самых обыкновенных человека из куска обычной жизни творили легенду о героическом труде…

Совхоз «Балтийский рабочий», третье комсомольское отделение.

П. Некрасов Июльское солнце