Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба советской молодежи)

-- Крeпкiй вы человeк, т. Солоневич, -- вкрадчиво начал он. -- Вам, знаете-ли, нужно бы испытать болeе сильные методы леченiя, а то и так вы в недeлю З кило вeсу потеряли...

-- Да я и не прочь. А развe у вас есть что-либо покрeпче?

-- Есть-то есть, -- как-то не очень рeшительно отвeтил он. -- Мы недавно получили, но, вот, без санкцiи пацiента мы не можем...

-- Если дeло только за этим, профессор, то я вам и руками, и ногами даю санкцiю. У меня машина крeпкая. Бог даст, выздоровeю, даже вопреки вашему леченiю.

-- Так вы согласны?

-- Совершенно единогласно.

С большой тщательностью мнe было сдeлано обильное внутривенное вливанiе какого-то средства, и, к общему удивленiю и радости, через нeсколько часов кривая температуры стала падать и дня через два я чувствовал себя здоровым, хотя и очень слабым.

-- И до чего это, Иван Лукьянович, удивительно вышло, -- радостно говорил этот старый профессор, 145 встрeтив на улицe моего брата. -- Прямо, как в сказкe!

-- Как так?

-- Да, видите ли, мы только что получили из Америки это новое средство. Ну, а там, знаете, нeт совсeм тифа. Так до сих пор эксперименты там дeлались только на обезьянах. А из людей на вашем братe, собственно, первом в мiрe испытали это средство. И представьте себe, -- восторженно закончил старичок, -- и люди, оказывается, выздоравливают...

Меня долго потом дразнили "обезьяньим средством"...

Начало конца

Грозовыя тучи, давно уже скоплявшiяся над нашими отрядами, разразились, наконец ударом.

Всероссiйскiй съeзд Комсомола признал необходимым закрыть скаутскiя организацiи, "как идеологически несоотвeтствующiя коммунистическому воспитанiю совeтской молодежи" и создать свои отряды "красных юных пiонеров"...

В жизни скаутов наступал новый перiод, еще болeе тяжелый и отвeтственный, перiод борьбы за свое существованiе в атмосферe уже открытой враждебности и преслeдованiй...

Мое личное положенiе послe этого постановленiя было весьма опасным. Было ясно, что при первых же преслeдованiях скаутов (а что Комсомол постарается "выкорчевать гидру контр-революцiи" со всeм своим погромным жаром -- было очевидно) прежде всего буду "изъят" я, уже находящiйся на учетe в ЧК, как "явный контр-революцiонер". При этих условiях оставаться в Одессe, недавно пройдя всe тюрьмы города, мнe было опасно. Больно было думать, каким непрiятностям могу я подвергнуть семью брата, тоже сравнительно недавно, вмeстe с маленьком сынишкой, проведшей мeсяца 3 в Одесской тюрьмe по подозрeнiю в "бeлогвардейском заговорe".

Нужно было уeхать. Севастополь давно уже звал меня к себe. Старая гроза там развeялась, старыя исторiи 146 забылись в бурe и пeнe событiй, и можно было надeяться, что там будет безопаснeе, чeм в Одессe, под "учетом" ЧК.

Много, много друзей пришло провожать меня на пристань, и когда между бортом парохода и берегом мелькнула полоска воды, когда затихли вдали сердечные голоса привeта и благопожеланiй, когда бeлый маяк Одесской гавани остался позади -- сильно взгрустнулось... Жаль было покидать чудом найденнаго в водоворотe жизни брата, своих друзей и красавицу-Одессу, гдe было пережито так много и тяжелаго, и свeтлаго...

Но жизнь звала вперед...

Кому быть разстрeлянному, тот не потонет!

Раннее утро. Сeрая пелена тумана еще стелется по водe. Я стою у поручней и задумчиво смотрю на катящiеся водяные валы, с шумом разбивающiеся о борт. Вот на валу какой-то обломок. Волна покачивает его и вдруг, подхватив на свой пeнистый гребень, перекидывает дальше.

"Так и моя жизнь, думаю, я волны разбушевавшейся стихiи бросают меня из стороны в сторону, и вeтры гудят над моей головой. Разобьет-ли меня о скалы эта буря или суждено мнe выплыть живым на мирный берег? Бог знает"...

Внезапно раздавшiеся шум и крики вывели меня из философской задумчивости.

Я глянул вверх, на капитанскiй мостик. Там с блeдным лицом, освeщенный первыми лучами восходящаго солнца, стоял вахтенный и дрожающей рукой показывал на воду.

Я посмотрeл по этому направленiю, и сердце замерло у меня в груди...

В нeскольких метрах от борта скользила мимо нас, словно какое-то морское чудовище, черная желeзная спина пловучей мины...

Ея круглая поверхность чуть блестeла в первых проблесках зари, на страшных отростках-щупальцах висeли зеленыя змeи водорослей, а свeтлыя и прозрачныя 147 волны с бeлыми гребнями, как бы шутя и играя, ласкали ея стeнки.

-- Вот она, смерть!..

В теченiе нeскольких секунд никто не мог шевельнуться и вздохнуть. Сердце, казалось, перестало биться, и вся жизнь сосредоточилась в зрeнiи.

Задeнем-ли?.. Уйти уже нельзя: махину парохода не повернешь, как игрушечный кораблик. А заряд мины разсчитан для взрыва могучаго броненосца. Что останется от нас?!

Задeнем ли?..

Миг... и мина, так же спокойно и важно покачиваясь, медленно прошла мимо борта... Вздох облегченiя вырвался из груди всeх.

Зазвенeли звонки машиннаго телеграфа, и пароход стал медленно поворачивать. Держа мину под неусыпным наблюденiем полудюжины биноклей, мы подошли к ней на разстоянiе 50 метров.