Читаем Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба советской молодежи) полностью

Всe в сборe. Хаим, наш инвалид-завхоз, маленькiй пожилой еврей, юркiй и веселый, торжественно достает из под койки три бутылки пива, встрeченныя возгласами удивленiя.

-- Хаим, гдe это вы достали такое чудо?

Наш завхоз хитро улыбается.

-- Откудова? Это, господа, маленькiй гешефт на чувствах одного тут красноармейца.

-- На нeжных чувствах?

-- Ну да... У него там, на родинe, невeста осталась.. Вeрно, этакая птичка, пудов этак на 8. Так он ко мнe и пристал: "Напиши, говорит, Хаим, ей письмецо, а то я, говорит, к политруку боюсь обращаться -- засмeет. "Какой ты, скажет, желeзный чекист-дзержинец, если бабам нeжныя письма пишешь"... Ну я, и взялся.

-- Хорошо вышло? -- засмeялся Дима, хлопотавшiй около столика с видом заправскаго метр-д'отеля.

-- Ох, и накрутил же я там!.. Боже-ж мой... "О, ты, которая пронзила мое больное сердце стрeлой неземной страсти"... Или еще: "Скоро на крыльях своей души я полечу, чтобы прижать тебя навeк к своей пламенной груди"... Ей Богу, прочесть и умереть...

Всe разсмeялись.

-- Здорово запущено, -- одобрительно крякнул Серж. -- Как это говорится:

"Любви пылающей граната

Лопнула в груди Игната"...

-- Его, положим, не Игнат, а Софрон звать, но гешефт все-таки вышел выгодный; видите -- пиво из чекистскаго распредeлителя!.. 343

Когда бокалы -- старыя консервныя банки -- были наполнены, Дима предложил:

-- Ну, дядя Боб, ты, как старшой, запузыривай тост...

-- Нeт, нeт... Довольно наговорился я на своем вeку. Давайте иначе -по возрасту: старшему и младшему слово. По возрасту Сема старшой -- ему и слово.

Небритый исхудавшiй Сема, с темными пятнами на подмороженных щеках, посмотрeл на меня и укоризненно покачал головой.

-- Ну, уж от тебя, Борис, я не ждал такого подвоха!..

-- Ничего, ничего. Крой. Компанiя-то вeдь своя... Гони тост, а то газ из пива уходит!

На нeсколько секунд Сема задумался. Среди молчанiя послышался жалобный вой вьюги, и внезапно сверкающая струйка снeга скользнула сквозь щель разсохшейся стeны и зашипeла на гудящей печкe.

-- Ну, ладно, -- сказал, наконец, нижегородец. -- Не мастер я, правда, тосты говорить, но уж куда ни шло...

Он медленно приподнялся, и всe прiумолкли, глядя на его сосредоточенное, печальное лицо. Потом Сема тряхнул головой, как бы отгоняя мрачныя мысли.

-- Ну что-ж, друзья! Странный тост я предложу... Выпьем за то, что привело нас сюда...

Он замолчал, обвел всeх взглядом и слабо улыбнулся.

-- Не за ГПУ, не бойтесь... Выпьем за тe пружины души, которыя не согнулись в нас, несмотря на давленiе. Я не философ. Но вeдь есть что-то во всeх нас, что стало выше страха перед тюрьмой, перед Соловками, и, может быть, даже перед смертью. Вот за это "ч т о - т о", друзья, и выпьем! Может быть, это "что-то" -- это идея, может быть, -- совeсть, может быть, -- искра Божья... Я знаю только, что это "что-то" есть во всeх нас, и этим можно гордиться. Пусть мы зажаты теперь лапой ОГПУ, но все-таки мы не сломаны...

Глаза Семы блестeли, и на блeдных, впалых щеках появился румянец. Он медленно поднял вверх жестянку с пивом и торжественно сказал:

-- Итак, -- за это "ч т о - т о", что отличает нас от чекиста и коммуниста. Да здравствует "ч т о - т о"! 344

Никто не закричал "ура". Всe как-то на нeсколько секунд ушли в самих себя, в глубину своей души, словно провeряя наличiе этого таинственнаго "что-то" и стремясь найти ему опредeленiе...

В молчанiи глухо звякнули жестянки-бокалы.

Потом, подталкиваемый дружескими руками, поднялся покраснeвшiй Леня.

-- Ну, а я что-ж, -- запинаясь, начал он. -- Мой тост короткiй. Дай Бог, чтобы мы скоро встрeтились на волe живыми и здоровыми... И тогда соберемся при свeтe лагернаго костра и вспомним этот вечер соловецкаго сочельника. Братцы! Мы еще повоюем, чорт возьми... Ну, вот, ей Богу же!

Звучат шутки, звенит смeх, и мы забываем, что кругом воет буря, и мы находимся на страшном островe...

Кто мог бы тогда подумать, что двоим из нас, тоненькому, кипящему оживленiем Димe и мужественному, суровому Сергeю суждено остаться навeк лежать в холодной землe этого острова...

Но сегодня мы живем полной жизнью! Сочельник бывает один раз в году, а мы -- молоды. Чему быть -- тому не миновать!..

Внезапно в сараe звучат тяжелые шаги. Чья-то рука ищет дверную щеколду. Мгновенно со стола исчезают и елочка, и бутылки, и к тому моменту, как дверь раскрывается, пропуская военный патруль, я уже держу в руках программу новогодних спортивных состязанiй и дeлаю вид, что мы ее обсуждаем.

Старшiй из красноармейцев, сам спортсмен, благодушно улыбается:

-- Ладно, ладно, ребята! Я знаю -- у вас завсегда порядок. Сидите, сидите. Только смотрите, чтобы никто ни в коем случаe не выходил из станцiи -- сегодня запрещено.

Патруль уходит, а мы торжественно вытаскиваем из тайника боченок с брагой. Там и мука, и сахар, и изюм, и хмeль, и всякiя другiя спецiи. Все это с громадными трудностями собиралось и копилось спецiально для сочельника и варилось Хаимом с видом средневeковаго алхимика. Теперь настал торжественный момент откупориванiя заповeднаго боченка... 345

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное