Молитва о Рейн

— После того как уехал из Франклин-Спрингс, я нигде не задерживался дольше года — обычно несколько месяцев, а потом меня отправляли в следующий дерьмовый дом в следующем паршивом городе. Как только вышел из системы, то понял, что хочу убраться отсюда как можно дальше, черт возьми. Меня тошнило от маленьких городков. Тошнило от школы. Я устал оттого, что у меня нет никакого гребаного контроля над тем, куда иду и как долго остаюсь там. Итак, в свой восемнадцатый день рождения я проверил все ближайшие рейсы, нашел горячее предложение в Рим, а на следующее утро проснулся в Европе.

— Системы? — темные брови Рейн сходятся вместе. — Вроде патронажного воспитания?

— Ну, да. В любом случае, — я пинаю себя за то, что проговорился. И дело не в том, что меня это смущает. Просто не хочу говорить о худших девяти годах моей жизни сейчас. Да и вообще никогда, — Рим — это чертовски невероятно. Он древний и современный, деловитый и ленивый, красивый и трагичный — все одновременно. Я понятия не имел, что буду делать, когда доберусь туда, но как только сошел с самолета, уже́ знал — все будет в порядке.

— Каким образом? — Рейн так увлеклась моим рассказом, что наступила на валяющийся на улице глушитель и чуть не вспахала задницей все дорожное покрытие.

Я стараюсь не расхохотаться.

— Почти все говорили по-английски. Там были вывески на английском языке, меню на английском, уличные музыканты даже играли поп-песни на английском языке. Ну… я обменял свои доллары на евро, купил запасную гитару у одного из уличных исполнителей и провел следующие несколько лет, бренча классические рок-песни перед Пантеоном за чаевые.

Оглядываюсь, и Рейн смотрит на меня так, словно я — гребаный Пантеон. Глаза огромные, губы приоткрыты. Протягиваю руку и тяну ее к мотоциклу, чтобы она не ударилась головой о покрышку перевернутого микроавтобуса хонда, рядом с которым мы проходим.

— Тебе приходилось спать на улице? — спрашивает она, не моргая.

— Неа, я всегда находил у кого переночевать.

Она прищуривается.

— Ты имеешь в виду девушек? — когда я не поправляю ее, она закатывает глаза так сильно, что почти ожидаю, как они выпадут из орбит. — Ты направлял им в головы оружие и заставлял платить за твои продукты?

Я поднимаю на нее бровь и ухмыляюсь.

— Только тем, которые сопротивлялись.

Рейн морщит нос, как будто хочет показать мне язык.

— Так почему же ты уехал, если тебе так хорошо жилось с твоим классическим роком и итальянскими женщинами? — дерзит она.

Моя улыбка исчезает:

— Это было уже после того, как начались кошмары. Эй, осторожно!

Я указываю на осколок стекла, торчащий под странным углом на пути Рейн. Она смотрит на него ровно столько, чтобы избежать его, а затем снова обращает свое пристальное внимание на меня.

— Туризм полностью иссяк. Я больше не мог играть на улице, и не мог получить настоящую работу без визы. Как обычно, у меня не было выбора. Мой сосед по комнате был из Америки, чьи родители предложили оплатить наши билеты на самолет обратно в Штаты, так что… вот так я и оказался в Южной Каролине.

— Ты любил ее?

Вопрос Рейн застает меня врасплох.

— Кого?

— Ну, соседку по комнате, — ее большие глаза сужаются до щелочек, когда она делает саркастические кавычки вокруг слов «сосед по комнате».

Я ненавижу то, как сильно мне это нравится.

— Нет, — честно признаюсь я, — а ты его любила?

— Кого?

Я кидаю взгляд на желтые буквы, красующиеся на ее вздернутых сиськах.

— Парень, у которого ты украла эту толстовку.

Взгляд Рейн падает на худи, и она встает, как вкопанная.

Думаю, что это — да.

Скрестив руки на логотипе группы, Рейн поднимает голову и смотрит на что-то вдалеке позади меня. Это напоминает мне, как она выглядела вчера, когда наблюдала за той семьей в парке.

Прямо перед тем, как она свихнулась на хрен.

Блять.

— Эй… слушай. Извини. Я не имел в виду…

— Это его дом.

— А?

Я следую за направлением ее взгляда, пока не оборачиваюсь и не вижу желтый фермерский дом с белой отделкой, стоящий примерно в сотне футов от дороги. Он лучше, чем у ее родителей и даже больше, но двор такой же заросший.

— Тот парень, что живет по соседству, да? — стараюсь, чтобы злость не звучала в моем голосе, но зная, что этот кусок дерьма, который расстроил Рейн, находится где-то внутри этого дома… прихожу в ярость.

Когда девушка не отвечает, я оборачиваюсь и вижу, что она стоит ко мне спиной. Опускаю свою подножку, готовясь преследовать ее задницу, если малышка снова решит удрать, но стук таблеток о пластик говорит мне, что Рейн никуда не собирается.

Она нашла другой выход.

Моя куколка сует себе в рот болеутоляющее и засовывает бутылку обратно в лифчик. Все это время я практически слышу, как кровь приливает к моим вискам.

Кем бы не был этот пацан, он умрет.

— Рейн, дай мне одну вескую причину, почему я не должен ворваться в этот дом, вытащить подонка за горло и заставить его съесть свои собственные пальцы после того, как отрежу их своим складным ножом.

Рейн издает печальный смешок и снова поворачивается ко мне лицом:

— Потому что он уехал.

Я шумно выдыхаю. Спасибо, блять.