Молитва о Рейн

— Какого хрена, Уэс? — кричит девчонка, перекатываясь с боку на бок в жалкой попытке встать.

Смех из глубины моей черной испорченной души вырывается наружу, когда я смотрю, как симпатичная черепашка барахтается на земле.

Ее острый, как бритва взгляд пронзает меня. Он длится всего секунду, прежде чем она тоже начинает хохотать. Когда Рейн случайно фыркает, как свинья, ее покрытые толстовкой руки взлетают ко рту от стыда.

— Просто сними рюкзак!

Плачу сквозь смех, наблюдая, как она попеременно то пытается встать, то поддается собственному приступу хохота.

Рейн высвобождает руки из лямок, а я наклоняюсь и поднимаю ее содрогающееся тело с земли. Как только она выпрямляется, то падает мне на грудь, фыркая и икая, и прячет свое свекольно-красное лицо в мою свежевыстиранную рубашку.

И, как в том кошмаре, ее прикосновение — это все, что мне нужно для полной потери контроля над ситуацией, над своей силой воли, над собственным телом. Вместо того чтобы дать ей пинка под зад и отправить домой, как должен, я смотрю, словно заключенный в своем собственном сознании, как мои руки обнимают ее крошечные плечи и притягивают ближе.

Нет! Какого хрена ты делаешь, размазня? Отпусти ее!

Я кричу на себя, обзываю всеми возможными словами, но голос в моей голове заглушается эйфорическим порывом, который получаю оттого, что держу эту девушку. Она сжимает мою рубашку в своих кулачках и утыкается лицом мне в шею. Ее дыхание становится прерывистым, жарким, когда она хихикает, прижимаясь к моей коже. У нее холодный нос. И все, что могу сделать — это смотреть в смирении, как слизняк, в теле которого я живу, наклоняет свое лицо вниз и вдыхает аромат ее гребаных волос.

О, дерьмо! Какой ты жалкий!

Сахарная печенька. Она хохочет прямо, как животное с фермы. Выглядит — будто выброшенная фарфоровая кукла, которая совершила налет на гардероб подростка. И пахнет карамелью.

Отпусти ее, придурок! Припасы! Укрытие! Самозащита!

Вот, что тебе нужно!

Но это напоминание глухому в уши, потому что теперь мой глупый член тоже вышел из-под контроля. А почему бы и нет? Больше ничто меня не слушается. Он оживает и вонзается в мою молнию, тоже ища внимания Рейн. Я делаю маленький шажок назад, ровно настолько, чтобы удержаться от того, чтобы не пихнуть свой стояк ей в живот, как полноценный урод, и она тоже отступает.

То, что нужно.

Момент прошел.

Смех исчез.

Мы опускаем руки и начинаем идти.

Я несу рюкзак и толкаю «ямаху» — передняя шина почти полностью спущена. Рейн идет рядом. Я все еще тверд, и, наверное, буду всегда, — меня возбуждает даже то, как она краснеет и накручивает волосы на пальцы. Решаю сосредоточиться на дороге, чтобы не наехать и не наступить на обломки. Это именно то, что мне следовало делать изначально.

— Так… сколько еще осталось до магазина оборудования? — спрашиваю я, уставившись на асфальт перед собой.

— Эээ… — Рейн смотрит вдаль, как будто она его видит.

Эта часть дороги — не что иное, как старые фермерские дома, такие же, как и у нее, с несколькими неухоженными полями и кучей дерьмовых деревьев между ними. Никто ничего не выращивает. На их земле даже лошадей нет. Только груды автохлама и несколько ржавых гаражей.

— Может быть, минут пятнадцать-двадцать? Он находится на другой стороне этого холма, за ледовым катком.

Я усмехаюсь и качаю головой.

— Что?

— Ты просто звучишь так по-местному.

Рейн усмехается:

— Если ты думаешь, что я говорю по-деревенски, то ты не слышал…

— Нет, это не акцент, — прервал я, — просто здесь на юге все говорят тебе расстояние в минутах, а не в милях, и используют ориентиры вместо названий улиц.

— Ой, — рот Рейн раскрылся в удивлении, — и правда.

Я улыбаюсь, хотя моя огнестрельная рана начинает вопить от толкания байка вверх по этому бесконечному холму.

Она наклоняет голову набок, наблюдая за мной.

— Ты сказал: «Здесь на юге». Где ты был до того, как вернулся? На севере?

— Можно и так сказать, — я ухмыляюсь, бросая в ее сторону мимолетный взгляд, прежде чем снова уставиться на замусоренное асфальтовое покрытие, — какое-то время жил в Южной Каролине, а до этого в Риме.

— О, кажется, я была в Роме⁷. Это ведь недалеко от Алабамы, верно?

— Не в Роме, в Джорджии. В Риме, в Италии, — фыркнул я.

— Да ладно!

Рейн протягивает руку и хлопает меня по плечу, едва не задев пулевое ранение. Я вздрагиваю и делаю глубокий вдох, но она даже не замечает этого.

— О боже, Уэс, это просто потрясающе! А что ты делал в Италии?

— Был грандиозным европейским куском мусора по большей части.

Рейн наклоняется вперед, проглатывая мои слова одно за другим, как зернышки попкорна. Так что просто продолжаю фонтанировать.