Я был изнурен. Я гневался на Бога, равнодушного и далекого. Я хотел увидеть, как проявятся Его сила и любовь, и этого не происходило. Я уснул с обидой в сердце и в ту ночь я видел яркий сон: зал суда, и Я был прокурором, Бог – судьей. Я указывал на Него обвиняющим пальцем и требовал ответа на вопрос: «Почему?» Вдруг открылись двери, в зал вошла Анет – она была чуть старше, но я знал: это она, – и заняла место свидетеля. Она сказала только одну фразу, я не расслышал, что именно, но Бог улыбнулся, и я понял, что дело закрыто. Я отказался от обвинения, опустил руку, и меня прожег стыд. Все изменила одна-единственная фраза. Затем сон оборвался.
Я проснулся с чувством, что винил Бога несправедливо. Я многого не знал о судьбе Анет. Да и об остальных своих больных я тоже почти ничего не знал. Почему я не понял этого раньше? Все знает только Бог. И Он добр и достоин доверия. Собираясь в клинику, я кое-что для себя решил. Хотя в том, что случилось с Анет и ее родителями, я не видел ничего хорошего, я все еще мог поверить: Бог добр. Я мог выбрать веру в то, чего не мог увидеть и почувствовать, и я сказал: «Если я хоть что-то знаю, так только то, что Бог добр». Слова придали мне сил, и я ощутил прилив уверенности.
Еще я понял другое: источником моей злобы был эгоизм, – по крайней мере отчасти. Я злился, ведь моя долгая и сложная операция принесла больше вреда, чем пользы, и теперь я не мог ответить родным Анет, выживет ли их дочь, и чувствовал себя ни на что не способным ничтожеством. Мне было плохо, и я винил в этом Бога. А теперь, этими словами, я отдал все – и свое «доброе» имя, и все, что было не в моей воле – в руки Бога, независимо ни от чего. В конце концов, жизнь Анет – равно как и моя жизнь – была в Его руках.
Когда я пришел в клинику, то ясно понимал: мне нужно изменить атмосферу в комнате Анет. Детские отделения интенсивной терапии – возможно, одни из самых гнетущих мест на всем белом свете, – пронизаны гневом и ненавистью к Богу. Пока оплетенные трубками дети цепляются за жизнь, а аппараты гонят в их крошечные легкие воздух, мы задаем только один вопрос: «За что?» Неужели мы надеемся, что ответ даст нам утешение, даже если мы его получим? Именно здесь многие совершенно теряли веру. Я видел: семья Анет все больше сомневается в доброте и милосердии Бога. Тянулись дни, лишенные надежды, а мы все гадали: почему Бог позволил этому случиться с невинным ребенком?
– Я надеялся, все будет иначе, – честно признался я, когда мы с родителями Анет стояли рядом с ее колыбелькой. Она лежала неподвижно и беззвучно. Мерно шелестел дыхательный аппарат. Смерть или долгое умирание в коме – такими были самые вероятные исходы. Но я сохранил эти мысли при себе.
– Не знаю, что делать, – признался я. – И это смущает, ведь я должен. Но я знаю одно: Бог добр и милосерден. И это так, пусть даже здесь, в этой палате, все выглядит иначе. И я решил: что бы мы ни выбрали для Анет, мы должны, как и прежде, приходить сюда и говорить вслух о Его доброте и милосердии. Мы будем вместе и плакать, и смеяться, и решать, и верить в Его милость.
Они кивнули. Поделиться верой в тяжелые времена – возможно, это даже благородно. Мне показалось, их вера возросла.
– Давайте встанем рядом с ней и вместе скажем то, во что мы истинно верим, – предложил я.
Мы подошли к колыбели, ненадолго замолчали, и родные Анет начали повторять вслед за мной короткие фразы.
– Пусть я не понимаю причин и целей всего, что случилось… я говорю, что ты добр и милосерден, Господи… Милость Твоя на все времена… И пусть я не вижу Тебя и не чувствую… Но Ты любишь Анет сильнее, чем мы… И Ты знаешь, что для нее лучше.
Детские отделения интенсивной терапии пронизаны гневом и ненавистью к Богу.
«Ты любишь Анет сильнее, чем мы». Эти слова пронзили мое сердце. Я плакал без стыда, когда услышал, как родители Анет сквозь слезы провозглашают эту веру. Конечно, это так, подумал я. Иначе и быть не может. Почему я не подумал об этом раньше?
– И что бы ни случилось, – продолжил я, – и как бы долго это ни продлилось… мы будем приходить… мы будем говорить, что Ты милостив и добр… и восхвалим Тебя, ибо Ты достоин почтения.
Малышка в колыбели была на пороге смерти. Но почему-то мне казалось, что мы победили. В комнате повеяло теплом. Мы отбросили сомнения, мы прекратили обвинять, и пришел покой. Мы даже улыбнулись друг другу – впервые за две недели. Мы уже не винили Бога. Мы почитали Его и верили в его доброту и милость, даже не видя их. Мы отдали Анет в руки Божьи и знали: Бог не оставил нас и не оставил Анет, и все будет хорошо.