Молчание девчат

— Вставай, проклятьем заклеймённый,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущённый…

Ни один из работяг за него не заступился. Огромный зал, могли бы овацию ему устроить, ногами топать, свистеть в адрес президиума… Вообще, всячески выразить поддержку.

Но нет. Сидели, трусливо втянув головы в плечи, вперив глаза в пол. Каждый трясся за своё место. Рыбья, рабья кровь. Только и горазды на обеде в чужие судки носы совать: кому чего сегодня жёны настряпали. Да в курилке воздух матом сотрясать.

Вот так копят-копят в себе злость, клокочут внутри, а потом — р-раз! — клапан срывает. Если власть умная — клапаны иногда приподымает, дыхнуть даёт. А глупая и жадная, как у нас в стране — наглухо задраивает. Отсюда революции и бунты, беспощадные и бессмысленные.

И выперли моего муженька из мастеров со свистом. Вообще с завода вытурили, чтобы воду не мутил.

После чего он совсем головой повредился. На пособии по безработице зря не сидел, всё читал свои газеты — мало ему. Деньги ему я не выдавала. Так, что вы думаете, он ходил, по городу прессу подбирал: на вокзалах, на скамейках, из урн вытряхивал.

На этот раз переметнулся на другую тему. Однажды просыпаюсь, а он говорит:

— Я всё понял, Лялечка. Мы — опытный материал. Подопытные крысы. Выбрали народ, кого не жалко. На нашем регионе проводят эксперимент, как человечество выживет в условиях ядерной зимы.

А у нас, между Волгой и Уралом, правда, погода гнилая, болотная. Где-то счастливчиков в году триста ясных, умытых солнечных дней. А у нас, дай Бог, один раз в месяц солнышко смурную мордочку покажет.

Так все рады, прямо негласные народные гуляния в этот день объявляются: стар и млад на улицы выползает. Греются как цыплята, бока подставляют. Наслаждаются, жмурятся с непривычки: как из тёмных сырых казематов выпустили.

А так, говорю, сплошной мрак, сырость и хандра. День с ночью слились — не отличить. Фонари почти круглосуточно, едва видные, в тумане и мгле бледными пятнами маслянисто, тускло мерцают. Ходим сонные, вялые, зелёные.

Северянам к зарплатам полагается северный коэффициент: «северные». Уральцам — «уральские». А нам впору «пасмурные» доплачивать и молоко выдавать за депрессивную, угнетающую погоду. Не даром у нас самый высокий в стране процент суицидов.

Врачи прописывают младенцам витамин Д. Взрослым — солярий и шоколад: гормон счастья вырабатывать. Но чтобы до ядерной зимы — это только мой благоверный додумался.

Из кладовки вышвырнул барахло, перетащил туда письменный стол, ввинтил настольную лампочку.

Это, говорит, моя лаборатория, и мне не мешайте. Я, говорит, искусственное светило изобретаю. Чтобы пришёл человек домой, повернул рычажок — тут тебе в квартире индивидуальное домашнее солнышко, лето, маленький Ташкент. Тепло, сухо, светло и радостно.

Я его за ручку подвела к электрической лампочке под потолком: опоздал, милый. Твоё искусственное солнышко в позапрошлом веке придумали.

Приуныл. Как и полагается великому изобретателю, чертежи сжёг на газовой горелке. Я жирные сажевые хлопья по всей квартире потом ловила.

* * *

После чего — Господи, помилуй — засел за научный труд… Теперь уже о вреде солнечного излучения. Дескать, избыток солнца аккумулируется в человеке и делает его злым и агрессивным. Активное солнце — горячий, темпераментный, радиоактивный человек.

Не зря же смуглолицые люди на Юге и Востоке, как драчливые петухи, друг на дружку наскакивают. Непрестанно воюют, зверствуют.

При этом, как по телевизору репортаж ни посмотришь — в их краях небо синее — ни облачка. Ослепительное солнце так и жарит. Земля щедрая: сухую палку воткнёшь — цветёт и плодоносит.

Живи, радуйся, Бога благодари. Сладкие фрукты ешь, в море купайся — а они дурью маются, крови жаждут.

Это в отличие от нас: бледных анемичных, миролюбивых северян. Нам бы обогреться, себя и детей прокормить, выжить, выкарабкаться в суровом климате…

Дальше — больше. Я на работу собираюсь (рядовой бухгалтер в ЖЭКе) — а он стоит рядом и пристально смотрит. Интересно, говорит, сколько женщина за свою жизнь килограммов губной помады съедает? И чирк-чирк в записной книжечке: умножает, плюсует, подбивает.

А то перед свисающей с потолка липкой мухоловкой застынет. Тык-тык в калькулятор: считает, сколько мух прилипло.

После работы соседка встречает и таинственно шепчет: дескать, всё ли в порядке с твоим муженьком? Она отдыхала с собачкой на скамейке, когда он подсел:

— А ведь ко мне, — доверчиво поделился, — прилетают инопланетяне. Зелёненькие такие. Сами тягучие как желе, но приятные, вежливые. Липкие немножко, вроде обсосанных ирисок — я с ними за руку здоровался. То есть за отростки, за щупальца. Потом еле отмыл.

Четыре раза уже прилетали. Я боюсь, — говорит, — об этом рассказывать: заподозрят, что сошёл с ума. Дескать, только вам и вашей собачке по большому уважению свою страшную тайну открыл, даже Лялечка не знает. Поклянитесь, что и вы никому… Особенно жене, ради Бога только не жене.