Молчание девчат

Мегатонны снега снесли их домик и перекрутило кости, но складной ножик и зажигалка не выпали из тугих эластичных карманов (слава изобретателям стрейча!).

И она отползла в сторону, чтобы не увидел сын. Закусила рукав до зубовного крошева и отсекла от бедра кусок плоти.

Развела костёрчик и слегка обжарила на прутике на огне. Положила сыну в рот, чтобы он сосал и грыз обугленный лоскуток кожи, желтоватого сала и бледно-розового обескровленного мяса.

Сын поел и попросил ещё. «Завтра дам», — пообещала она, и они поползли дальше. И они ползли, и мать всё отрезала и отрезала от себя кусочки. Стала живыми консервами для сына.

Перетягивала кровоточащие места полосами рубахи: ведь если она истечёт кровью и обессилеет, сыну не дотащить свою мать. Свои живые консервы.

Рассказ казался неправдоподобным, но на Лизаньку произвёл большое впечатление. С расширенными глазёнками вопросила:

— Мама, а ты бы так же?…

— Ни секунды не сомневаясь… Как и все мамы на свете, — твёрдо ответила я.

Лизанька сидела на ковре, занимаясь своими куклами. Но, видимо, рассказ не шёл у неё из головы. Она подошла ко мне со спины, охватила, насколько могла, прильнула своим невесомым, мотыльковым тельцем.

* * *

Лизанька окончила школу, институт, работает врачом-физиотерапевтом. Самый добрый доктор.

Сидит в кабинете в белом халатике, даёт направления. Обводит в них кружочками больные области у человечков, будто нарисованных детской рукой. Этому — ингаляция, тому — электричество, тому — гальваника.

Работа чистенькая, спокойная. Это другим врачам — смотришь по телевизору — нервы и волосы рвут, рёбра и носы ломают, по земле ногами катают, как футбольные мячи.

Власть бросила врачей на передовую, как штрафников. Сделала из них живой буфер между разъярённым народом и собой.

А мою Лизаньку пациенты любят. Основной контингент — бабушки и «поломанные»: с лодыжками, предплечьями, ключицами.

Бабули радёшеньки, что в больнице из процедур хоть что-то ещё бесплатным осталось. Хрупким скорлупкам старых косточек приятно понежиться, погреться. Лизанька называет физиопроцедуры — «Старушечья радость».

И маленькие детки не плачут, а, пригревшись под синим светом, засыпают на руках у матерей. Поправившиеся пациенты потом шоколадки дарят. Хорошая, говорю, работа.

Лизанька делится со мной секретами: и девичьими, и профессиональными. Я, хотя в них ничего не понимаю — делаю вид, киваю, сочувственно поддакиваю.

— Думаешь, что самое тяжёлое в работе доктора? — вздыхает дочка. — Нет, не диагностика, не лечение. В последнее время пациенты с ума сошли по медицинским телешоу.

На приёме врачи только слышат:

— А Елена Малышева советует наоборот…

— А вот доктор Мясников говорит…

Больные лезут с советами, перебивают, мешают лечению. Доктора не выдерживают и в сердцах запальчиво, грубо говорят:

— Ну и катитесь колбаской к своим телевизионным клоунам. Лечитесь у своих драгоценных, обожаемых Мясникова с Малышевой. Чего сюда-то припёрлись?!

Мысленно говорят — потому что сказать вслух — это как выплеснуть какашки на вентилятор. Себе дороже выйдет, не отмоешься.

Врачи таких шибко грамотных пациентов называют — «мясоедами».

— Это же облачённое в белые халаты шарлатанство! — горячилась Лизанька. — Вредительство чистой воды! Здрасте, приехали. В двадцать первом веке окунулись в дремучее средневековье. Вот как можно, увидев больного в первый раз в жизни, выслушав его жалобу за двадцать секунд — ставить безапелляционный диагноз?

Оп-ля, фокус на камеру удался: заяц вытащен из шляпы. Зритель в восторге бьёт в ладоши. Шоумены для «мясоедов» — божки. А участкового врача ни во что не ставят. Всё лечение насмарку.

Получается не лечение, а диспут на тему: «А вот доктор Мясников сказал напротив…». «А Елена Малышева говорит лечить вот так…» — ловко передразнила Лизанька. И видно было, как дочка близко к сердцу принимает проблемы своих коллег. Как любит свою работу.

Я изо всех сил её поддерживала: изумлялась, возмущалась, старательно трясла головой. Я не смотрю телеволшебников: мне телевизор-то некогда включить. Ем и то на бегу.

Меня с головой захватил новый бизнес. Но о бизнесе позже.

* * *

И вот, значит, из-за отца Лизанька долго меня попрекала: «Ты папочку в дурку упекла».

Да разве ж я?! У кого-то телевизор крышу сносит, а его проклятые газеты довели! По дороге с работы наберёт в киосках целую пачку — ползарплаты ухлопывал. Придёт — и на диван, уткнётся на весь вечер — а я на кухне гоношусь.

Раньше про таких в народе говорили: зачитался. Предвосхищу прочие вопросы: не пил, не курил, не изменял, любил. В смысле, любил газеты читать. Вот и нахватался крамолы: про равенство, братство.

Странности начались с того, что на цеховом собрании он без приглашения и спросу выскочил на трибуну — и высказал всё, что на сердце накопилось.

Что на юбилей начальство себе премии по полтора миллиона выписало. А работягам — штампованную почётную грамотку в клеёнчатом пакете с эмблемой завода. Да ещё бейсболочку, тоже с эмблемой завода. И та при первой стирке полиняла.

И под конец, фальшивя, дрожащим тенорком запел: