Мокрый мир

Волчьи кораллы пели. Глухой Нэй назвал это воем, но Лита слышала музыку, прекрасную мелодию Гармонии. Она окутывала и согревала, от нее на душе делалось тепло и немного слипались веки.

«Здравствуй, – будто бы приветствовали ее эти известняковые трубки. Их пучки тянулись навстречу, серые веточки, напоминающие окостеневшие щупальца осьминогов. Песня резонировала с током крови в ушах, с ударами сердца и дыханием. – Присаживайся, мы расскажем тебе наши сокровенные тайны, только тебе, только тебе…»

Не в силах сопротивляться, охваченная эйфорией, Лита опустилась на камень.

Кораллы пели свою колыбельную, пупырышки смыкались и размыкались, как маленькие рты, или ей просто мерещилось. Хотелось присоединиться к этому хору, стать его частью, стать кораллом, стать песней, хотя бы строчкой в куплете, словом, вздохом…

Голова отяжелела. Лопатки уперлись в твердое, в щелках глаз курчавились облака. Точно так же, обнаружив когда-то риф, Лита уснула, а во сне бессвязный мотив обрел смысл. Кораллы, усыпив, пробудили в девушке нечто доселе дремавшее… силу, доставшуюся от матери…

Лита замычала пересохшими губами в такт музыке. Кораллы не владели человеческой речью, но, как ключи, отпирали замки и освобождали знания. Из обмякших пальцев выпала детская свистулька, разбилась на миллион частичек… и запела. Соловьиная трель отрезвила Литу.

– Мама?

Лита стояла на платформе, спиной к кораллам. Их тени загибались, ползая по рифу, опутывая его целиком.

– Здравствуй, доченька.

Гипсовая девочка плавно двигалась к Лите. Из дыры над левым глазом вылетали пчелы, точно фонтан желто-черной крови. Живая статуя протянула Лите свистульку, целую и невредимую.

– Это сон, – сказала Лита.

– Сон, – согласились кораллы, гипсовые губы, пчелы, живущие в пустом черепе. – И кое-что больше, чем сон.

– Ты… действительно моя мама? – Лита всматривалась в плоское, покрытое насекомыми лицо.

– В какой-то степени. Я – этот риф и другие рифы в Реке.

Девочка грациозно поклонилась. Пчелы переползали на ее затылок и кружили возле Литы. Кораллы пели, плыли облака.

– Почему ты ушла?

– Чтобы не причинить вам вред.

– Ты бы этого не сделала.

– Сделала бы. – Голос девочки стал тише. Голос совсем не походил на материнский, каким его помнила Лита. – Тяжело бороться со своей природой. Видишь этих пчел?

Лита кивнула.

– У тех, кто родился в Вагланде, много душ. Мы переполнены ими, и душам тесно внутри. – Дыра исторгла жужжащее облачко. – Мы становимся цельными, когда нас любят. Это сложно объяснить. – Лита посмотрела под ноги и заметила, что риф усеян трупиками пчел: полосатые ручейки меж камней. – Мы поклоняемся целостности и ищем любви чужаков, но те, кто нас любит, платят страшную цену. Они сходят с ума, не поняв, кто внутри нас – истинные мы.

Мысли роились как пчелы, из-за них гудел мозг.

– Любовь бывает опасна? – недоверчиво спросила Лита.

– Нет ничего опаснее любви, – сказала гипсовая девочка с дырой в голове, девочка-улей. – Я спасла твоего отца от безумия и расщепления. Я рассеялась и стала множеством.

– Получается, ты жива?

– Не так, как вы. Но я жива и буду жить.

– Мама…

Лита поднесла к губам глиняную птичку.

– Я поступаю правильно? Мой путь – это путь Гармонии или нет?

– Не сомневайся, – сказала статуя, оплывая пчелами, как свеча воском; насекомые скрыли ее черты. – Я не успела научить тебя всему, но ты прекрасно справляешься сама.

– Не справляюсь! – Лита бросилась к матери, но очутилась в облаке из пчел. Замахала руками, не страшась укусов, пошла на зыбкий шепот.

– Мама! Мамочка!

– Время кончается… – Голос таял в жужжании. – За тобой идут.

– Ответь! – крикнула Лита. – Мертвый моряк Ндиди сказал: на той стороне меня боятся. Почему? Почему он так сказал?

– Потому что мертвые знают, кем ты станешь.

– Кем?

– Плыви…

Пчелы облепляли веки, щекотали ноздри, забивались в ушные раковины.

– …на восток.

Лита распахнула глаза и судорожно вдохнула. Над ней нависали волчьи кораллы. Гармоничное мычание полипов напоминало пение с закрытым ртом. Лита привстала, тряхнула каштановыми локонами. Медальон, лакированная Человеко-мышь, стукнулся о раковину, висящую на груди. Хор кораллов утихал. Лита озадаченно поморгала. Обычно, убаюканная их колыбельной, она не видела столь ярких снов. Информация поступала иначе, изнутри, и статуи не оживали.

Лита поглядела на свистульку в своем кулаке, потом – на гипсовую девочку. Статуя, как прежде, смотрела вдаль. Пчелы сонно ползали по краю дыры.

Лита встала, поводила ладонями по обсохшей одежде. Над Полисом двигалась торжественная процессия облаков. Одинокая лодка плыла к рифу, пассажиры покрикивали на гребца, маленького испуганного рыбака. Пассажиры и сами были испуганы, как сообщили Лите чайки. Дядя Камбала и старина Тунец плыли за своей ненаглядной подопечной, боясь, как бы не очутиться вечером в застенках Пыточной.

Лита взъерошила волосы и отвернулась от лодки.

Она глядела на восток, в полуденную дымку, а ветер обдувал вспотевшее лицо и остужал мокрые щеки, пчелы уползали в гнездо, и мертвые знали то, что неведомо живым.

* * *