Мокрый мир

Рави тянул время, откладывая прием у Пандея. Алкоголем и травами затуманивал разум владыки. Он понимал, что Пандей не пойдет на сделку с Балтазаром Руа, и использовал хитрость. По-своему верный Калькутте, факир не рискнул на прямую конфронтацию с раджой. Когда официальный прием таки состоялся, а Пандей огласил условия, Рави решил устранить Нэя руками – и клыками! – ракшасов. А позже разобраться с его спутниками.

Вийон, маленький лазутчик Полиса, сказал, что раджа взбеленился, узнав о предательстве браматмы: он топтал цветы, швырял посуду, сыпал проклятиями.

Факир был арестован, лишен регалий и заточен в тюрьму.

«Гармония не терпит пустых камер», – прокомментировал Сахи.

Вийон принес Нэю картинку: Рави в цепях, руки его вздернуты к потолку, голова слепо поворачивается – тесный кожаный шлем без прорезей закрыл ему глаза. Два обычных глаза и третий, межбровный, дарованный адепту кровавой богиней. Губы браматмы шепчут заклинания-ментрамы. Но все напрасно. Сам Рави вмуровал в тюремные стены амулеты, блокирующие магию. И лишь бессильно рычать способен теперь факир.

Гвардейцы схватили пиратов, застав врасплох. Но оставалась главная проблема: третье условие раджи. Город, кишащий вампирами.

Алтон и Лита предложили штурм. Было заманчиво посмотреть, как дочь Альпина на слонихе въезжает в долину, как Лилу топчет толстыми ногами мертвецов. Но у Нэя созрел иной план. Жестокий и коварный, под стать нравам Востока.

* * *

Мальчик понял, что это конец. Иноземный колдун обладал безграничной силой. Он победил васудев Дьяуса и сделал ночь. Может быть, вечную ночь.

Пираты панически чиркали огнивами. Полыхнули палки. В отсветах пламени двигались мертвецы. Изломанные тени окружали людей. Корни деревьев вздувались на разбитом тротуаре, как вены.

Вопль взмыл к черному небу и захлебнулся. Мальчик крутился на месте, высматривая хозяев Талы. Он увидел, как мертвый человек схватил за голову человека живого и уволок в темноту. Пират в кирасе упал, его оседлал скелет, облепленный лохмотьями кожи. Когти скребли по железным доспехам, пытаясь добраться до горячих внутренностей. Пират отчаянно завизжал и тем самым привлек внимание ракшаса к своему незащищенному лицу. Тварь впилась в его нос кривыми зубами.

– А ну иди сюда! – аватар Хираньякши сгреб мальчика в охапку. Заслонился им как щитом. – Не дергайся, обезьянка!

Три ракшаса двигались к ним на четвереньках. По расщеплённым подбородкам стекала розовая пена, веревки впились в дряблые шеи, прорезав мясо до позвонков, страшный голод пульсировал в глазницах. Мозолистая рука пирата заткнула мальчику рот. Нитка лопнула, бусы посыпались со смуглой мальчишеской шеи.

Руины исторгали мертвецов, скользящих будто туман над водой.

Мальчик брыкнулся и, изловчившись, ткнул иглой точно в горло пирату. Аватар Хираньякши захрипел, выпуская мальчишку, упал на колени и был тут же сметен троицей вампиров. Уцелевшие людишки скучились у наполовину рассыпавшейся стелы. Мальчик подхватил горящую ветку, замахал ею яростно. Оскаленные, тронутые гнилью морды наплывали и отскакивали. Из темноты, из червоточин, выбирались истлевшие, изголодавшиеся ракшасы. Желтые когти царапали брусчатку. Вспыхивали нечестивыми светлячками бельма.

Забулькало. Мельком взглянув на стелу, мальчик не увидел там никого. Лишь кровь, обагрившая плиту, лишь кираса, из которой, как из устричной раковины, выели содержимое. Ракшасы пожрали отряд быстрее, чем песок истек в малых часах. Во мраке хрустели кости и чавкали рты.

Мальчик таращился на ползущие в руинах тени. Мертвецы взяли его в кольцо.

На ссохшихся рылах отпечаталось ликование.

«О, Сурья, бог солнца, услышь меня…»

* * *

Город проклятых питался. Урчали впалые животы.

«Мастер обрубает проблемные нити жизни», – сказал факир.

«Пора обрубить пару нитей», – подумал Нэй.

Ради Полиса. Да хотя бы ради Литы.

Это было одно из немногих заклинаний, которое он разработал сам на основе существующего колдовства. Близнец находил магический трюк бессмысленным и непрактичным.

«Кокон наизнанку? Зачем? Проще зажмуриться – на то нам и даны веки. Но ты хочешь увековечить память подруги, я понимаю…»

Если кокон делал невидимым колдуна и того, кто был рядом, заклинание Алексис растворяло весь мир вокруг. Ненавистный мир, забравший у Нэя самое дорогое. После смерти невесты он лежал в своей спальне, накрутив ментальную нить, а Башня, Оазис, Полис исчезали. Купол накрывал Нэя. В действительности жизнь продолжала кипеть, там, за непроницаемой завесой тьмы, но она не касалась Нэя, она была омерзительной и пустой. Хаотичной.

Спустя много лет Нэй снова воспользовался заклинанием, названным в честь погибшей любви. Но теперь, усиленный и усовершенствованный, купол накрыл целый город. Небо пропало. Свет не проникал сквозь толщу темноты.

В мире без любви не должно быть солнца.

«Отпусти меня», – шепнула Алексис.