Моё солнечное наваждение

И всё же стопор, возникающий со стороны Ярины при каждой попытке Германа перейти черту, никуда не девался и, совершенно точно, причина крылась не в стеснительности, страхе боли, чём-то тривиальном, что сразу приходит на ум взрослому мужчине в отношении девственницы. Что бы ни останавливало его девочку — продавливать ситуацию он не хотел, а терпеть больше не мог. Не мог, и всё тут!

Когда Герман вышел из ванны, виновница разбушевавшегося не на шутку либидо сидела на кровати, упираясь в высокую спинку, и залипала в телефон. На голове высокий хвост из полувлажных волос — выходит, тоже сбегала в душ, на ногах — разноцветные носки, на теле — шёлковая сорочка, едва-едва прикрывающая причинное место, с откровенным вырезом в зоне декольте.

Безумие какое-то! Она решила свести его с ума? Это такой хитроумный план заграбастать оставшиеся полцарства Глубокого — отправить «старшего брата» лечиться в психиатрическую больницу, где ему свяжут руки, чтобы не онанировал до кровавых мозолей.

— Чем занимаешься? — Герман остановился у изножья кровати, внимательно наблюдая за Яриной.

Она вскинула голову, оглядела его с головы до ног, на секунду отвела взгляд, споткнувшись о зону ниже пояса. Герман знал, что она видела: влажные волосы, накачанные руки с набитыми татуировками, плоский живот с теми самыми, пресловутыми кубиками пресса, от которых тащатся женщины от восемнадцати до восьмидесяти, спортивные ноги и набедренное полотенце — эдакий оплот нравственности.

Ярина поёрзала на месте, целомудренно свела ножки, одновременно поднимая колени. От движения то, что назвалось «ночной сорочкой» — Герман был уверен, что куртизанки при Французском дворе одевались более целомудренно, — задралось, продемонстрировав полупрозрачные трусики с игривой бабочкой впереди.

Твою мать, твою мать, мать твою! Словно Герману мало того, что в голове вспыхивают образы в лучших традициях жёсткого порно с Яриной и им самим в главной роли, теперь ещё и трусы, которые больше показывают, чем скрывают.

— Чем занимаешься? — немного хрипло повторил Герман.

— Смотрела расписание. — Ярина облизнула губы, отложила в сторону телефон, пятясь плотнее к спинке, вдавливаясь спиной в каретную стяжку.

— Понятно.

Герман подсел рядом, пододвинулся ближе, нисколько не беспокоясь о том, что полотенце сдвинулось, а по напряжённому члену скользит похотливый синющий взгляд.

Как же захотелось. Всего, сразу, желательно одновременно, и плевать, насколько это невозможно.

Захотелось рот Ярины на своём члене, чтобы вбирала глубоко, до основания. Любить её захотелось. Традиционно, в миссионерской позиции, после сзади, во второй по популярности. Трахать её захотелось. Размашисто, с оттягом, теми самыми, поступательно возвратными движениями. Ритмично, долго, до сбитого дыхания, точек в глазах.

Сумасшествие какое-то! Безумие!

— Хочу тебя, — без обиняков заявил Герман.

Давай же, девочка, поведи себя как взрослая. Ответь: «Да». Признайся вслух в том, что твоё тело уже сообщило тысячами разных способов, один красноречивей другого. Румянцем, совершенно девичьим, взволнованным. Приоткрытым ротиком, приглашающим. Поверхностным, быстрым дыханием. Разведёнными в сторону ногами. Влагой на полупрозрачной ткани.

— Я тоже, — кивнула Ярина, неуверенно поёрзала, словно пыталась отползти от надвигающейся на неё мужской энергии, настолько мощной, что справиться она не могла.

— Уверена? — Герман мог продавить ситуацию под себя. Несколько простых, умелых движений, и девочка распластается под ним, не понимая, как очутилась в таком положении, без единой мысли остановиться.

— Да-а-а… — Ярина нервно сглотнула.

Герман загонял Ярину, как кот мышонка, понимая, что либо добьётся своего — трахнет, убедив её, а заодно и себя, что секс — именно то, что нужно им обоим, либо узнает, что останавливает девочку, где прячется чёртов рубильник, переключающий «да» на «нет» в самый последний момент.

— Хорошо.

Он перегнулся через кровать, задевая Ярину, игнорируя её тепло и шальное сердцебиение, которое чувствовал не телом, душой. Дотянулся к тумбочке, достал то, что собирался, разложил блестящие квадратики на простыне.

— Какие выбираешь? — деловито поинтересовался он, игнорируя расширенные, синие-синие глаза.

Как же хотелось откинуть грёбаные презервативы в сторону, сказать, мол, пошутил, однако организм давал понять, что шутить не намерен. Он, организм, хочет трахаться, плевать ему на мораль, здравый смысл, чёртовы страхи.

— Не знаю. — Ярина быстро перебрала пальцами пакетики. — Это обязательно?

— Естественно, — кивнул он в ответ. — Всегда, при любых обстоятельствах, думай о собственной безопасности.

— Ты всегда такой, да?

— Какой? — опешил Герман.

— Продуманный… осторожный.

— Сейчас уже да, — после недолго раздумья согласился Герман.

— А как же любовь? — нахмурилась Ярина.

— Любовь?

— Да, любовь. — Она отвернулась к окну. — Я загадала, что мой первый раз будет по любви.