Моё солнечное наваждение

Понятно, что девчонка до четырнадцати лет понятия не имела, что на зиму можно приобретать не одну пару обуви, да и платье «на выход» тоже полагается не единственное, а пуховик не носят по несколько лет, пока тот не станет мал. Но с тех пор не просто много воды утекло, на её голову обрушился Ниагарский водопад событий и впечатлений. Привычки, как и мышление, должны были измениться.

— Это неразумное потребление. — Ярина равнодушно пожала плечами.

— Термин «разумное потребление» придумали маркетологи для повсеместного внедрения шеринговой экономики. Тебя шеринг* может коснуться, если захочешь сдать в аренду яхту, дом в Малибу или снять частный самолёт, на этом всё. — Герман не выдержал и продолжил: — Ты ведь в курсе своего финансового состояния? Знаешь, сколько у тебя недвижимости, денег на счетах?

— Да, — коротко ответила Ярина.

Она помолчала какое-то время, задумчиво глядя на проплывающие за окном автомобиля пласты многоэтажек, а после старательно, как первоклашка у доски, перечислила всё своё имущество, включая богом забытые несколько соток на малой родине Дмитрия Глубокого, квартирку в Приэльбрусье и полуразвалившийся дом, откуда когда-то вывезли её прабабушку. Доходы, расходы, каждую сумму, вплоть до копеек, которая причиталась ей с момента вступления в наследство, и проценты, получаемые с дохода Германа.

— Похвально, — не удержался Герман, взглянув на Ярину внимательней. Не такой и глупышкой та оказалась.

— Ты сам мне несколько раз рассказывал, — напомнила она в ответ.

Герман вспомнил, как буквально на пальцах, спичечных коробках, картинках объяснял четырнадцатилетней наследнице, чем именно та владеет. Тогда она сидела, вжав шею в плечи, скукожившись, обхватив себя тощими ручонками. Пришлось повторять не один раз, чтобы убедиться: девчонка поняла хотя бы половину, запомнила малую часть. Тогда казалось, ничего она не уловила, забыла, а смотри-ка, помнит, знает, отслеживает. Дочь своего отца.

— Я тогда тебя боялась, — перескочила с темы Ярина, и Герман не понял, сознательно или нет. — Правда, Нину боялась сильнее.

— Нину? — опешил Герман. Вот уж кого не стоило бояться никогда в жизни, так это человека, который опасался наступить на муравья, причинить вред божьей твари.

Нина никогда не была святой, она негодовала, злилась, ругалась с мужем, сыном, отчитывала прислугу, порой не выбирая выражений, однако ни разу, никому всерьёз не навредила, попросту не могла. Не умела. Насколько Дмитрий был прагматичным сукиным сыном, неустанно держащим руку на пульсе, настолько Нина была мягкой, как любил повторять сам Глубокий, «простодырой».

— Нину, — повторила Ярина. — Пока не услышала, как она разговаривает с директором школы, защищает меня. На следующий день ты сам поехал в школу, тогда меня перевели на домашнее обучение.

— Не помню такого, — нахмурился Герман.

Тот год, когда привезли Ярину, Герману казалось, что Земля слетела с орбиты, всё шло кувырком. Он занимался решением финансовых проблем, обрушившихся на него после смерти Глубокого, и одновременно с этим — обустройством свалившегося на голову ребёнка.

Нина встретила на крыльце, накинув на плечи пальто. Охрана доложила о приезде незваных гостей. Смотрела в упор на Германа, молчаливо выражая недовольство его компанией. Герман приобнял внезапно заробевшую Ярину, подтолкнул вперёд. В конце концов, это твой дом, девочка. А за всё, что происходит между ними, отвечать ему.

— Проходите, — выдавила Нина, всё ещё не сводя взгляда с Германа.

— Привет, мам. — Герман оглядел ее с ног до головы: волосы всклокочены, под глазами синяки, отёки.

— Здравствуй, сынок. — Она обняла Германа, привычно потрепав по голове, для чего Герману пришлось согнуться под невысокий рост приёмной матери.

Потом посидели вполне по-семейному. Казалось, Нина оттаяла, приняла новую действительность, в которой приёмный сын и дочь мужа, вопреки доводам разума, всё-таки вместе. Герман не был наивным даже в четырёхлетнем возрасте, во внезапно проснувшуюся снисходительность не верил, но получать удовольствие от вечера в компании людей, которых любил всем сердцем, сомнения не помешали.

Несмотря на погоду, накрапывающий, надоедливый осенний дождик, тёмные тучи, которые заволокли небо, семья топталась на улице. Герман изображал из себя шеф-повара возле барбекю, благо для того, чтобы пожарить рыбные стейки, мраморную говядину и овощи особенные умения не нужны.

Нина пошла в дом, посмотреть, готов ли ужин. Барбекю, конечно, прекрасно, только не мешало бы поставить на стол что-нибудь на сто процентов съедобное. Герман не тянул даже на среднего кулинара — это понимали все, включая его самого — однако старался изо всех сил. “Главное — не победа, а участие”, — как говорил бегун Дорандо Пьетри. По мнению Германа, к еде и сексу эта фраза отношения не имела. За столом и в постели требовалась победа, и только она.