Моя жизнь с отцом Александром

Александр с головой погрузился в работу: он преподавал, участвовал в жизни Церкви, во главе которой стоял митрополит Леонтий [[19]], пытаясь разобраться в совершенно новой для него церковной ситуации, столь отличной от парижской. Студенты должны были сами заботиться о себе. В семинарии не было общей кухни, никакой общей жизни, кроме лекций, которые проходили в аудиториях Объединенной теологической семинарии, располагавшейся через дорогу от нас. Ежедневные богослужения проходили в нашей часовне, воскресные литургии совершались в ближайшем к нам приходе отца Александра Киселева [[20]], русского эмигранта, и семинаристы ходили туда на субботние и воскресные службы.

Нужда, как говорится, лучший учитель, и я выучилась английскому для того, чтобы покупать еду, разбираться в ценах и т. д. В Нью — Йорке мы сразу почувствовали себя дома, так, как мы никогда не чувствовали себя во Франции. Мы учились во французских школах, но нам всегда давали понять, что мы иностранцы. Мне до сих пор больно вспоминать об одном случае. В Париже, когда мне было двенадцать лет, мы с отцом ехали в метро и тихо говорили между собой по — русски. И вдруг сидевший напротив нас человек грубо и громко сказал: «Возвращайтесь обратно в свою коммунистическую страну и дайте нам дышать свободно!» Мы замерли и не двигались до того момента, пока поезд не остановился на нашей станции. Никогда не забуду испытанного мною тогда ужаса, не столько физического, сколько душевного. Несправедливая, незаслуженная пощечина! Больше всего я переживала за отца, безупречного джентльмена. Как мог он возвратиться «домой» в страну, где большевики убили его брата? В другой раз, много лет спустя, когда я была уже на сносях, я пошла записываться в очередь на получение противогаза, которые во время войны должны были выдать всем. А мне сказали: «Для иностранцев у нас противогазов нет!» У меня тогда был Нансеновский паспорт для беженцев. Я рассказываю здесь об этих случаях именно потому, что ничего подобного не могло быть в США, где нас сразу встретили с невероятным радушием.

У всех семинарских профессоров были семьи. Дети профессора Бориса Ледковского [[21]], преподававшего церковную музыку, и наши были ровесниками. Дочери профессора Сергея Верховского [[22]], приехавшего из Парижа через два года после нас, были того же возраста, что и наши девочки, и жили они в квартире под нами. В октябре 1959 года из Парижа приехал отец Иоанн Мейендорф [[23]] с четырьмя маленькими детьми — двумя сыновьями и двумя дочерьми. Атмосфера в семинарии менялась, община росла.

Александр писал докторскую диссертацию для Св. — Сергиевского института и в то же время вел курсы по церковной истории, литургике, гомилетике и др. Работал он в тесном контакте со студентами, стремясь объединить их в одну семью, внести в семинарию живой дух. Сам он много помогал молодым студентам, таким как Давид Дриллок [[24]], Павел Лазор [[25]], Франк Лазор (ставший позднее митрополитом Феодосием) [[26]], Фома Хопко [[27]]. Совсем еще юноши, они приехали из провинции, и большой город им был в диковинку, а те небольшие деньги, которые у них были, они тратили на какие — нибудь гамбургеры и на развлечения. Отец Александр помогал им освоиться в Нью — Йорке, показывал, где можно дешево купить еду и т. п. Мало — помалу студенческая жизнь налаживалась. Создались группы для обсуждения определенных вопросов, устраивались праздники, возникли общие цели. Вспоминаю одну вечеринку, на которой Франк Лазор «заведовал» музыкой: в семинарии был старенький патефон. Из далекого Бруклина приехали несколько девушек, одна из которых, Барбара, в тот же вечер похитила сердце нашего Давида Дриллока. Она выглядела так «круто» в полосатой юбочке и ярко — красном свитере! Еще одним близким к нам студентом был Даниил Губяк [[28]]. Он незадолго до того женился, и его жена жила в Бруклине у своего брата, пока Дэн делил в семинарии комнату с Алвианом Смиренским [[29]], известным своими кулинарными способностями и любовью к чесноку. Наши сербские студенты готовили себе еду в нашей кухне, когда нас там не было. Все это создавало теплую и дружескую атмосферу.

Отца Георгия Флоровского эти перемены очень беспокоили, и между ним и Александром все чаще происходили конфликты из — за непонимания и абсолютно противоположных взглядов на значение и будущее семинарии. В конце концов стало ясно, что ситуация безвыходна. Сначала уехали мы — в полную неизвестность. Но вмешались директора семинарии, и отец Гооргий переехал в Принстон, чтобы преподавать там в университете, а профессор Верховской и Александр стали искать новое и постоянное место для семинарии. Одну из комнат в нашей квартире превратили в библиотеку. Как отличалась она от сегодняшней великолепной библиотеки в Крествуде! Семинария уже не могла поместиться в нескольких квартирах.