Читаем Моя жизнь с отцом Александром полностью

На следующее лето, в 1952 году, мы поехали на озеро Лабель в Лаврентийских горах в Канаде, после того как провели месяц на Лонг — Айленде, так как деревня и природа были для нас обязательными составляющими жизни. До сих пор моя младшая. Маша, любит вспоминать, как в детстве она была уверена в том, что все проводили один месяц на океане, а следующие два — на озере. Она считала, что это обычная жизнь. И так это и было для нас тогда, и остается таким и сейчас для моих детей, внуков и правнуков, которые каждое лето продолжают собираться все вместе в Лабель.

Еще один моя дядя, Сергей Трубецкой, раньше тоже жил во Франции и бывал у нас. Когда я была маленькой девочкой, меня отправляли на лето к нему на ферму. В США он переехал задолго до нашего там появления и во время второй мировой войны служил офицером в американской авиации. В 1945 году его послали в Париж с какой — то миссией. Он пришел в церковь в Кламаре и, увидев там моего Сережу, которому тогда было четыре месяца, сказал, что его жена Люба (урожденная Оболенская) тоже ожидает ребенка через несколько недель. (Речь шла о его третьем ребенке, девочке Елизавете, у которой сейчас четверо взрослых сыновей и которая каждое лето приезжает в свой дом в Лабель.) А потом он добавил: «Если вы когда — либо окажетесь в Америке, то помните, что у меня есть дом в самом прекрасном месте на земле. Это место называется Лабель». В то время о переезде в Америку никто даже и не думал. Но, как только мы приехали в Нью — Йорк, мы решили, что на следующее же лето мы поедем в Лабель, любимое место моего дяди в Канаде. И мы ездим туда с 1952 года по сей день.

<p>Нью — Йорк после Парижа</p>

В Нью — Йорке мы каждый день открывали для себя что — то новое. Этот город так сильно отличался от Парижа! В Париже мы жили узким кружком: семья, церковь, русские эмигранты. В коллеже св. Марии я получила всестороннее образование. Александр же, несмотря на учение во французском лицее, был гораздо более русским, но он всегда интересовался мировой культурой, жадно и много читал. Он постоянно общался с русскими богословами и мыслителями и знал, каких усилий им стоит выполнять свою миссию. Отца Сергия Булгакова, профессора догматики, например, окружала группа последователей, напоминавших секту в своей приверженности его «Софии». Отец Сергий перенес операцию по поводу рака горла и мог говорить только через специальный аппарат. Группа мужчин и женщин, почти боготворивших его, присутствовали на всех литургиях, которые он служил по праздникам в институте. Ни Александр, ни я не участвовали в таком поклонении, хотя прекрасно понимали, что этот святой человек обладает экстраординарным творческим талантом, недаром он до сих пор является объектом глубокого уважения, а труды его серьезно изучаются. Я живо помню одну их таких литургий. Было раннее зимнее утро, на улице еще темно, церковь не отапливалась. Отец Сергий в легком светло — голубом облачении (он не мог по болезни уже носить тяжелые облачения), почти прозрачный, служил Господу в абсолютно отрешенной манере, он был уже «там», в Царствии Божьем. Да и вся атмосфера института была несколько «потусторонняя». К тому же все были всегда немного голодны и очень мерзли.

В Нью — Йорке никто не голодал и не мерз, по крайней мере, в семинарии. Мы не сразу к этому привыкли. Нам казалось, что финансовые и административные сложности, испытываемые Св. — Владимирской семинарией, вытекают из какого — то нереалистического подхода к церковным вопросам. В Париже церкви были бедны, ни один приходский священник не мог существовать, если не имел постоянной работы помимо своего служения. Св. — Сергиевский институт просто нищенствовал, особенно во время войны, когда Александру приходилось сидеть на занятиях с забинтованными пальцами, так как он их отморозил и испытывал сильную боль. В институте почти не топили, в классах было очень холодно. Как я уже писала, несмотря на это, мы были вполне беспечны! Теперь это кажется удивительным. Денег никаких не было, и такой подход к жизни казался вполне естественным. Жизнь состояла из череды малых чудес: неожиданный подарок, посылка из Америки… И я, и Александр на всю жизнь сохранили это чувство. Я действительно могу порекомендовать такой подход к жизни: он не только соответствует Евангелию, но и очень удобен.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии