Моя жизнь — что это было?

Юля очень долго ползала, на ножки не вставала, а когда в год и три месяца только начала вставать на ножки, я сделала глупость — пошла с ней в парикмахерскую и остригла наголо. Был конец марта, Юлюня простудилась и тяжело заболела, с высокой температурой; вызвали врача, он приехал и сказал, что пневмония, надо везти в больницу. На скорой повезли, положили в больницу. В те времена родителям даже таких маленьких детей не разрешалось оставаться с ними в больнице. Но я стала искать главного врача, его нигде не было, наконец, я нашла его во дворе больницы, я стала слёзно и со всей страстностью умолять оставить меня с доченькой; он сначала — ни в какую, но, в конце концов, махнул на меня, сказав, что я ненормальная мамаша и разрешил, с условием, что буду приглядывать и за другими детками в палате. И я осталась с ребёнком. Напуганная состоянием Юленьки я позвонила в общежитие Хусейну и сказала ему о её болезни. Он никак не прореагировал. Но медсестра как-то сказала, что звонил мужчина с акцентом и спрашивал о состоянии Юли. И мне было так приятно, что поинтересовался! (Теперь я думаю — может, надеялся, что умрёт? Ведь хитёр же он был! Но тогда я ещё не могла так думать!). Дней через восемь нас выписали, и мы долечивались уже дома. Но ребёнок ослаб и к своим году и пяти месяцам она ещё не ходила.

Я уже работала в своём проектном институте, правда, он переехал далеко на окраину, и я, в основном, брала работу на дом. В начале июня (шёл 1970 год) я прочитала в бюллетене МИСИ, что состоялась защита кандидатской диссертации Абдеразака аль Хусейна. И вскоре после этого, когда я была на работе в своём институте, меня подзывают к телефону, говорят — мужчина тебе звонит (телефон, один на весь этаж стоял в коридоре и иногда никто не шёл из отделов брать трубку, так что было удачей, что дозвонился). Я побежала к телефону и услышала в трубке ЕГО голос; сухо сообщает, что защитился и хочет завтра прийти к ребёнку. Я сказала — приходи. Не стала объяснять, что ребёнок на пятидневке (мы отдали Юлю в санаторные ясли). Я просто вся дрожала — наконец, через полтора года он изъявил желание увидеть доченьку!

Я сказала маме о сенсационной новости. И мама, моя тонкая душа, уехала в тот вечер, оставив меня ждать эпохальный визит наедине.

Хусейн пришёл с огромной великолепной куклой. Я объяснила отсутствие ребёнка, потом мы договорились, что он придёт в субботу, когда Юлюня будет дома. Разговаривали мало, он рассказывал о трудностях в диссертации, он, действительно, вместо положенных трёх лет проучился четыре года. Потом достал бутылку коньяка, мы выпили за его кандидатскую степень. Ещё что-то сказал про вред, который ему, а, следовательно, мне, нанесла жалоба его научному руководителю от нас с Ниной. Что, если бы не это, то может быть, он бы и признал ребёнка. (Бла-бла-бла — говорю я теперь. Тогда принимала всё, что он говорил, за чистую монету). Он ушёл. Я была под впечатлением от долгожданной, но, в большей мере, официальной встречи. Но хоть ребёнка захотел увидеть, наконец! (Потом я отлила остаток коньяка в керамическую бутыль и оставила её, думая, что допью её в день Юлиного 15-летия, или с ним, или одна. Но Юля в свои примерно пятнадцать лет сама обнаружила и выпила этот коньячок)…

В субботу я прождала Хусейна с утра, чтобы ехать за ребёнком, но он не появлялся, и я поехала одна, забрала Юлюню самой последней, она уже начала плакать. Захожу в подъезд — Хусейн стоит под лестницей, ждёт. (Шельма, он специально не захотел ехать со мной, чтоб не светиться). Я говорю дочке: «Юлюня, смотри — это твой папа, и добавляю -«правда он отказывается от этого». Хусейн зашипел: «если будешь так, то сейчас уйду». (Ну, как же — Они соизволили прийти, снизошли, так сказать, а я что-то вякаю тут). Я замолчала, да и не собиралась ничего добавлять. Он поиграл с ребёнком, потом позвал меня — ребёнок обкакался, я понесла её подмывать, переодевать. Он ушёл, сказав, что придёт через неделю (или через две, не помню). И так он приходил несколько раз за июнь и июль. Звонил в дверь, не заходя ждал, я с Юлюней и прогулочной коляской выходила, и мы шли в Измайловский лес, гуляли; как-то раз он принёс фотоаппарат и сфотографировал нас, когда мы расположились на траве, (но не себя!), потом принёс фотки. Мы почти ни о чём с ним не говорили.