Моя жизнь

У меня был вызов из Норильского комбината на «спецстроительство». Это имело магическое значение. Меня уволили. Я даже удивилась, с какой охотой люди мне помогали. Я продала двух поросят, козу, картошку на корню, дрова, все вещи, которые были неудобны для переезда. Все время получала письма, чтобы ехали. Я написала, чтобы еще раз подумал, ехать ли нам. Он написал, что «готов на любой искус», но чтобы ехали. Собрались мы, вещей много. Матрац пружинный уфимский я взяла с собой, французский кофр тоже, какие-то чемоданы, ящик с продуктами. Я почему-то должна была получить разрешение на выезд в НКВД, а они все тянут. У нас уже вещи на пристани, а разрешения нет. Наконец – не дадим. Я к начальнику, говорю: «Вещи на пристани, квартиру сдала, уволилась, что за издевательство». Он звонит в Уфу, я сижу под окном. Он говорит: «Вызывают на работу по строительству в системе НКВД». Ему, видимо, говорят, что не имеет право задерживать, потому что он немедленно велел выдать мне документы, и я видела, что он сам был рад. Примчалась я на пристань. Пароход вот-вот должен подойти. Олечка бледная, взволнованная встретила меня. И тут начались странные вещи. Нам продали каюту первого класса из бронированных. Погрузили нас на пароход. В Уфе пароход подошел к товарной пристани, и велели всем выгружаться. До вокзала семь верст киселя хлебать. Я заявила, что не выйду из парохода и пусть нас везут на пассажирскую пристань. Побегали они, побегали и повезли на пассажирскую пристань. Капитан меня под руку проводил в комнату матери и ребенка, матросы выгрузили вещи. Было чье-то указание еще из Красной Горки, чтобы мне помочь. Добрались как-то до вокзальной площади. Вокзал забит людьми. Площадь черная от народа. Кассы все закрыты. Вдруг появляется железнодорожник, встал как раз около нас и кричит: «Кто хочет получить билет без очереди, идите грузить уголь!» Оля первая к нему подбежала, подошла еще одна женщина. Больше желающих не было. Или боялись вещи оставить, или не верили. Не прошло и часа, как вижу, идет ко мне этот железнодорожник в сопровождении Олечки и несет нам два билета. Видно было, что ему доставило удовольствие помочь Ольке. Каким-то путем отправили багажом большие вещи и поехали. Доехали до Челябинска. Там пересадка. Ночь провели на вокзальной площади. Около стен ютились какие-то люди, явно подонки. Было страшно. Мы свои вещи сложили посреди площади. Олька забралась на вещи и немного уснула. Ко мне подсаживались какие-то парни, но, побеседовав, уходили. Подошли две девчонки в шляпках, молоденькие, лет по пятнадцать, проститутки. По их шляпкам ползали огромные вши. Погрузиться нам помог Берг, который из Уфы переехал работать на Челябинский какой-то военный завод. Как я его встретила – не помню.

В Красноярске мы с Олей поселились в ванной комнате у Крутовских. Леня ходил к нам каждый день. Я пошла по вызову наниматься на работу в Красноярскую контору Норильского комбината. Я подала документы и свой паспорт, где лежала справка, что мой сын, Леонид Леонидович Гинцбург, находится в армии. Вызывают моего дорогого: «Это ваша жена?» – «Да». – «Вы знаете, что вам обоим будет, если она проникнет в нашу контору?» Словом, еле унесли ноги. Надо было устраиваться иначе. Пошла в Крайплан. Посмотрели мои документы и стали мне передавать дела. Я сказала, что сначала пойду в отдел кадров. Там мне разъяснили, что такие им не нужны. После разных хождений я попала на макаронную фабрику. Там сказали, что директор «на территории». Это значит – во дворе. Навстречу мне шел молодой человек, огромный, плешивый, жирный, как Хлеб из «Синей птицы»[115], с большими холодными серыми глазами. Я была во всем заграничном. Он имел вид по крайней мере премьер-министра, шел со «свитой»: секретарь парторганизации, местком и еще кто-то. Фамилия директора – Лапшов – соответствовала и его занятию, и его внешности. Я спросила его, не нужен ли им экономист. Он сказал, что нужен начальник планового отдела. Я сообщила, что в Красноярске нахожусь по вызову Норильского комбината, но оказалось, что контора находится на другой стороне Енисея, а медицинский институт, в котором должна учиться моя дочь, – на этом. Меня это не устраивает. Я хочу работать на этой стороне. Меня интересует, есть ли у них итээровский паек (ИТР – инженерно-технические работники). Ему до зарезу нужен был плановик, и он сказал, что официально у них нет пайков. «Но вы не пожалеете и будете получать не меньше, а для начала вас надо откормить», – сказал он.