Моя шокирующая жизнь

Всего один из гостей ожидал ее на вилле. В один момент новость о ее допросе распространилась по всему миру, пресса и радио говорили только об этом. Карикатурист Дон пришел ей на помощь, отыскал адвоката и созвал прессу. На следующее утро, очень рано приехала полиция, чтобы принести ей свои самые искренние извинения. Скиап разговаривала по трансатлантической связи с дочерью в Нью-Йорке, и ей удалось ее успокоить. Легко представить, как волновалась Гого.

Позже в тот же день Скиап отправилась на коктейль в «Карл-тон», в Канне. Дворец был полон, все ее верные друзья обступили ее, недавние держались в сторонке. Непрерывно звонил телефон, она получила сотни писем с выражением сочувствия и симпатии, а также возмущения. Один старый, незнакомый ей господин, живущий в Бургундии, писал: «Впервые в жизни, а мне семьдесят лет, стыдно, что я француз». Депутат от департамента Сены Фредерик Дюпон проехал четыреста километров, чтобы спросить, не может ли быть чем-нибудь полезен. Некоторые газеты, опубликовавшие вначале лживые отчеты, теперь напечатали истинные факты, другие этого не сделали, – очевидно, не очень-то приятно садиться в лужу. Скиап и ее адвокат отправились к шефу полиции, и тот принес ей официальные извинения, слащаво притворяясь, что был не в курсе инцидента.

– Как вас зовут? – спросила Скиап.

– М. К., – ответил он.

– Но это то же самое имя, которое мне назвали ваши люди при аресте на аэродроме.

Тогда он признался, что действовал по доносу, поступившему из виллы.

– Это кто-нибудь из прислуги? – осведомилась Скиап.

– Нет, это не прислуга.

В конце того же дня к Скиап пришел адвокат в сопровождении журналиста из ежедневной многотиражной газеты, который не смог присутствовать на пресс-конференции. Теперь он был решительно настроен рассказать всю правду миллионам читателей, не понимавших, что же все-таки произошло.

Приехала одна французская пара, – их не было, когда все происходило, – предложила Скиап свое гостеприимство, и она провела у них на вилле четыре дня. Принц Колонна и итальянский консул пригласили ее на завтрак и несколько раз совершили с ней прогулки вдоль моря, чтобы успокоить ее нервы.

В поезде, который доставил ее в Париж, она встретила улыбающегося Мориса Шевалье.

В конце концов эта интермедия закончилась тем, что отпуск был испорчен, и по мере приближения к Парижу Скиап все больше беспокоила реакция ее сотрудников с Вандомской площади после чтения газет. Сама-то она рассматривала инцидент свысока – так Юпитер бросил бы взгляд на паука, запутавшегося в паутине.

По приезде она узнала, что горстка коммунистов попыталась устроить манифестацию перед домом 21, и ее буквально прогнали сотрудники бутика. Хорошо, что она вернулась так быстро.

Полиция, которая так грубо ошиблась, объявила тогда, что она арестовала вора, некоего Спаду, красивого парня в стиле Тарзана, обладающего искусством хорошо лазать. Как писали газеты, Спада рассказал настоящий любовный роман и описал свою грусть при виде того, как развлекаются богатые люди. Он утверждал, что ему нужны деньги, чтобы жениться, и его патетический рассказ, по-видимому, растрогал романтичную полицию. Моя секретарша ходила опознать мои драгоценности и вернулась в полном ужасе. Этому Тарзану предложили кресло, во время допроса любезно протягивали стаканчик или сигарету и справлялись, хорошо ли он себя чувствует. Все драгоценные изделия разломаны, камни собраны в одну сторону, жемчужины сняты с нитей и, перемешанные, лежали в шляпе. Тарзана посадили в тюрьму, он таинственным образом бежал, но его снова поймала итальянская полиция.

Один парижский журналист, обычно занимавшийся модой, а иногда скандалами, американский юморист Людвиг Бемелман, прозвал его Портняжным Франкенштейном и написал после побега Спады статью в газете «Комба», которая завершалась словами: «Да здравствует Спада!».

Так закончилась эта история, подобно басне Эзопа, переведенной Арсеном Люпеном[181], но в ней заключена мораль. В Италии говорят: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты».

Большинство драгоценных украшений так никогда и не нашлись, но броши с английской короной, шотландским чертополохом и ирландской розой с тех пор лежат у меня в Париже на туалетном столике.

Глава 19

Через месяц после этой невероятной истории я привезла в Голливуд полную коллекцию своих платьев. Мне предстояла презентация их в «Беверли-Хиллз отеле», на благотворительной акции в пользу больницы Джона Трейси для слепых и глухонемых детей. Это для нас новшество – выставить в Голливуде новую коллекцию, изготовленную во Франции. Голливуд я знала очень плохо, была там всего раз, и то проездом, но слышала о его экстравагантности, сумасшедших праздниках, удивительных домах и цветниках с орхидеями. Не я ли делала платья для Глории Свенсон[182] в рекламе фильма «Бульвар Сансет»? Не читала ли я прекрасные описания, почти не преувеличенные, Ивлина Во в его романе «Незабвенная»?

Не там ли, в Голливуде, быстротечные браки и молниеносные разводы, крах знаменитостей, неизбежный в этой стране иллюзий?