Мне опять снилась бабушка Паша.
Сначала в церкви. Она ставит святым по свечке. Долго молится, ее благословляет батюшка…
Бабушка Паша достает из сундука чистое белье, черное платье, черный кружевной платок. Потом сидит неподвижно на кровати, прямая и строгая, во всем черном. Ее застывшее лицо, оттененное черным кружевом, похоже на мумию. Лицо пугает женщину, которая вдруг появляется ниоткуда и зовет ее тихо:
— Бабушка.
Глаза бабушки Паши моргнули, и она чуть повернула голову, давая знать, что слышит.
— Скоро ехать. Надо б поесть перед дорогой. Бабушка Паша послушно встает и идет за женщиной, в которой я узнаю мать Витьки и Володьки тетю Мотю, соседку бабушки Паши…
Бабушка Паша с тетей Мотей едут автобусом. Народу в автобусе много, но их усаживают, уступив место. Они чужие, и на них смотрят с любопытством.
— Извините, вы чьи ж будете? — спрашивает кто-то.
— Она к сыну едет. Похоронен он у вас, — спешит объяснить спутница бабушки Паши и добавляет:
— В войну погиб.
В автобусе становится тихо.
А вот сон повторяет ту же полуявь, которая явилась мне, когда мы ездили с майором Сорокиным и двумя женщинами в лес и показывали место гибели сына Варваре Степановне.
Только плач бабушки Паши теперь явственно слышен и раздирает душу…
И вот последний отрывок сна. Рослый, плечистый мужчина с усами и усталыми глазами говорит бабушке Паше:
— Я председатель здешнего совхоза. Слыхал я, мамаша, к сыну приехали. Добро. Побудьте у нас, погостите. Если нужно что, не стесняйтесь… А люди у нас добрые, приветливые.
— Спасибо вам. Мы сегодня едем, — ответила за бабушку тетя Мотя.
— Чего ж так спешите-то? — спросил председатель.
— А плоха я теперь сынок… Домой поспеть надо. Теперь смерти ждать буду.
Бабушка Паша перекрестилась. Потом обратилась к председателю:
— Сынок!.. Я тут денег собрала… на памятник.
Председатель перебил, видно, ему было неловко:
— Да мы, мамаша, не забываем погибших-то. За могилой ухаживаем. Конечно, памятник деревянный…
— Да ты не обижайся, сынок. Могила ухоженная, и памятник хороший… Но ты уж возьми эти деньги. Я всю жизнь копила… Сделай уважение, поставь памятник большой, красивый.
— Много денег-то? — спросил председатель.
— Пять тыщ тут.
Бабушка положила на стол деньги:
— Мне они без нужды. Это для них, для ребят…
А потом я снова умирал вместе с бабушкой Пашей. Снова летел в бесконечную бездну, снова вокруг все рушилось и разноцветной мозаикой кружилось перед глазами.
Глава 7
Разговор матери с тетей Ниной. Моя бабушка Василина. Сын Николай и невестка Зинаида. Простое решение.
Проснулся я от скрипа половиц и чугунного стука сковородок о плиту. Это мать готовила завтрак. Я вспомнил сон, но, как ни странно, он меня не угнетал. Я выспался и чувствовал себя бодро. А когда я вспомнил, что сегодня воскресенье и не надо идти в школу, от удовольствия засмеялся. Я не стал вскакивать с постели, как делаю всегда, когда опаздываю в школу, позволив себе еще немного полежать, и даже чуть задремал, но, услышав голоса матери и тети Нины, окончательно проснулся.
— Мы вчера с Юрием Тимофеевичем в «Родину» ходили на «Индийскую гробницу». Я, Нин, так наплакалась. — Это говорила мать.
— А я все никак не попаду. Там билетов не достанешь. Такая очередища. — Это голос тети Нины.
— А нам знакомый Юрия Тимофеевича с работы достал. А так, что ты, разве выстоишь.
— Расскажи, Шур, — попросила тетя Нина.
— Сейчас расскажу, — пообещала мать и залилась вдруг тихим смехом.
— Что? Ты чего Шур? — тетя Нина невольно заразилась материным весельем, и в ее голосе тоже прорывался смех.
— Перед сеансом пел московский артист Бунчиков.
— Это тот, который по радио поет? — удивилась тетя Нина. — Они еще с Михайловым поют «Нелюдимо наше море». Этот баритоном, а Михайлов басом.
— Этот, этот, — подтвердила мать. — Так ты не поверишь, у него губы подкрашены.
— Да что ты? Как у женщины?
— Ну, не так ярко, но заметно. Я спрашиваю у Юрия Тимофеевича, зачем, мол, это? А он говорит: «Это же артисты. Они перед публикой выступают. И глаза подводят, чтобы ярче внешность была. Освещение-то искусственное, и черты лица, как бы, расплываются».
— И глаза подводят? — ахнула тетя Нина.
Потом мать с тетей Ниной о чем-то шептались. Тетя Нина засмеялась, потом наступила пауза, и тетя Нина снова попросила:
— Ну, расскажи про кино-то?
Я надел штаны и вышел на кухню.
— Привет, жених, — приветливо улыбнулась мне тетя. Нина. Я по обыкновению буркнул под нос что-то вроде «здравствуйте» и стал поддавать снизу ладонями носик рукомойника. Я терпеть не мог это тети Нинино «жених».
— Ладно, расскажу, только покормлю своих мужиков, — пообещала мать, и тетя Нина пошла было к себе, но вернулась:
— Да, Шур! Ты знаешь новость-то?
— Какую? — не отрываясь от плиты, спросила мать.
— Жорик-то с Анькой расписались. На ноябрьские свадьбу играть будут.
— Да ты что? — мать оставила сковородку, которую уже взяла за ручку, чтобы снять, на плите и быстро повернулась к тете Нине.
— Добился все же! — мать засмеялась довольным смехом.
— Где же свадьба будет?
— Вроде, у немца, У них места много.
— А жить где?