Моя Шамбала

— Ну, Шур, мы думали, после такого Шалыгину конец. Народ ахнул. Мы бросились к штакетнику туда, где он упал. А он лежит весь в крови. Кровь течет из шеи, как прутьями зацепил. Смотрим, жив и даже в сознании. Только ругается и держится за шею рукой, а кровь сочится изпод пальцев. Белая рубашка стала алой как флаг, и лежит Шалыгин как подпольщик с обернутым вокруг тела флагом. И смех и грех. Мы орем: «Скорую, скорую вызывайте!». Кто вызвал, не знаем, только скорая приехала быстро. Анька поехала в больницу вместе с ним. Рана оказалась не опасной. Просто глубокий порез и содрана кожа. Крови потерял Жорка тоже не так уж много. Она у него свернулась быстро, как у собаки. Никаких переломов. Только два ребра ушиблены. Вот не верь, когда говорят, что пьяному — море по колено. Жорке наложили четыре шва, помазали йодом ссадины, и через два дня он уже был дома.

— А что ж Анька? — спросила мать о том, что ее больше всего волновало.

— А Анька после этого наотрез отказалась встречаться с Жоркой, — заключила тетя Нина.

— Ты знаешь, Нин, а мне жалко. Ведь качели-то, — это изза нее. Смелость свою доказывал.

— Вот и доказал, дурак!.. Аньке-то это зачем? Бабе нужно, что б мужик надежный был. А Жорка баламут.

— Ну, не скажи, Нин. Он токарь пятого разряда. Получает хорошо. Один, вот и дурит. А женится, еще как жить будут. И по сапожному делу мастер. Пол улицы обувь у него чинит.

— Это ты Аньке скажи, — усмехнулась тетя Нина.

— Ну и что ж, так Анька и не в какую? — в голосе матери было сожаление.

— После этого месяц ходил за ней, на углу караулил, а потом напился и стал ломиться в калитку их дома. Первый раз Штерн сумел уговорить Жорку. Мол, иди проспись, а завтра приходи. Потом немец, он же тоже здоровый, помял Шалыгина и сдал в милицию. А это уже в третий раз.

— Да, Нин, видно здорово она запала Жорке в душу, если он головой на ворота кидается.

— Может и правда любовь, — согласилась тетя Нина.

Глава 6

В кабинете у директора. Военрук Долдон. Майор из военкомата. Ребята получают благодарность. Мать героя Варвара Степановна. Снова бабушка Паша.

Только начался урок математики. Филин сверил журнал и, отметив отсутствующих, стал оглядывать притихший класс поверх своих ехидных очков, угадывая, кого вытащить к доске, чтобы в назидание всем поставить двойку, как вошла директорская секретарша Клавдия Петровна и, извинившись перед Филиным, вызвала:

— Анохин, Пахомов к директору.

— Клавдия Петровна! Зачем к директору? — спросил в коридоре осипшим голосом Пахом.

— А я почем знаю? — отмахнулась Клавдия. И непонятно было, то ли она действительно не знает, то ли не хочет говорить.

В небольшом директорском кабинете кроме Кости сидели наш военрук Иван Данилович или Долдон, как всегда, в военном кителе без погон, но с орденами и орденскими планками, и худощавый, невысокий, под стать Косте, майорпехотинец (в этом мы разбирались). У майора на груди тоже поблескивал орден Красного Знамени, а три ряда орденских планок радужно расцвечивали китель.

Долдон о чем-то разговаривал о майором и, когда мы с Пахомом вошли, строго посмотрел на нас. Долдона ребята не боялись, а на строевой подготовке отдыхали от уроков так же, как на физкультуре или на английском.

Военрук методично вдалбливал нам уставные истины, повторяя их от урока к уроку.

— Защита Родины что?

А мы ленивым хором отвечали:

— Священный долг каждого гражданина.

— Каким должен быть солдат Советской Армии?

— Солдат должен быть честным, стойким и крепким.

— Что должен солдат?

— Беречь Родину как зеницу ока.

— Ну, пошел долдонить, — процедил как-то сквозь зубы Пахом. Прозвище понравилось и затмило прежнее «Даниламастер».

С уставом Иван Данилович прожил жизнь, потому что был профессиональным военным. Устав был мил его сердцу, а уставные положения звучали для него музыкой. Они были его Моцартом и Бетховеным, и, довольный, чуть не со слезой на глазах, он кивал умиленно:

— Так, так. Хорошо!

Быстро оценив ситуацию, мы вызубрили устав и освободились от всех проблем строевой подготовки. Однажды Долдона изза нас чуть не посадили. Класс стрелял из мелкокалиберных винтовок по мишени. Заднюю часть школы огораживал невысокий кирпичный забор. За забором лежали школьные огороды, на которых мы трудились, а дальше, выходя окнами во двор, стояла та самая пятиэтажка, на которой было водружено знамя Победы. Когда нам надоело стрелять по мишеням, мы при попустительстве Долдона поставили отрезок ржавой водосточной трубы на попа и стали палить по ней.

Урок еще не кончился, когда во двор влетела молодая разъяренная женщина. Пуля от мелкокалиберного патрона угодила в бутылочку изпод молока, которым женщина собиралась кормить ребенка. Никто не пострадал, потому что бутылочка стояла на столе.