В доме у немца жила на квартире дальняя родственница его жены Анна, полненькая светловолосая и белозубая веселая девушка двадцати пяти лет. Анна нравилась Жорке Шалыгину. Жорка мог увлечь занятным разговором, любил пошутить, что нравилось Анне, и она его ухаживания принимала. Иногда они ходили в горсад на танцплощадку, потом он провожал ее домой, и они долго стояли у ее калитки, и на улице слышен был ее приглушенный счастливый смех. И, видно, к Анне Шалыгин относился серьезно, потому что стал реже пить. И Анне Шалыгин, наверно, нравился, иначе бы она до ночи у калитки с ним не стояла.
Жорка осаждал ворота серьезно. Погрохав кулаком в калитку, он стал с разбегу, словно тараном биться в ворота. Потом он полез через ворота. Он подпрыгнул, уцепился за воротину и стал подтягиваться. Один раз он свалился, но снова полез, и ему удалось, наконец, перевалиться через ворота. По ту сторону послышался раздраженный голос Штерна и пьяная ругань Шалыгина. Калитка открылась, и из нее вывалился Шалыгин. Он упал на спину и стал орать, обращаясь к людям:
— Немцы наших бьют!
— Жор, уймись, опять в милицию попадешь! — сказала из толпы тетя Надя. — Иди, проспись!
— Я Аньку люблю, — заплакал вдруг Жорка.
— Анька, выйди, а то утоплюсь, — заорал Шалыгин, размазывая слезы по лицу. И вдруг быком бросился на ворота и стал колотиться об них головой.
— Ань, выйди, а то не уймется. И правда руки наложит на себя, — крикнула за ворота тетя Надя.
Анна, видно, чутко прислушивалась ко всему, что происходило, и слышно было, как она о чем-то спорила со Штерном.
Калитка отворилась, и Анна вышла за ворота. Зрители притихла. Шалыгин, увидев Анну, как-то сразу обмяк, с минуту смотрел на нее, будто глазам своим не верил, и неожиданно повалился ей в ноги:
— Анюта, не могу без тебя. Делай со мной что хочешь. Убей, а без тебя мне не жить.
— Что ж ты срамишь меня перед людьми? — взмолилась Анна. — Откуда ж ты на мою голову взялся?
Анна заплакала.
— Иди домой. Завтра поговорим.
— Прости меня, Аня? — с надрывом прохрипел Жорик. — Для меня твое слово — закон!
Шалыгин вобрал голову в плечи и, нетвердо ступая, пошел домой.
Вечером мать спросила тетю Нину:
— Чегой-то Жорка ломился к немцу сегодня?
— Чего, чего? Любовь — вот чего, — усмехнулась тетя Нина.
— Какая ж это любовь, если она видеть его не хочет? А ведь у них, вроде как, к свадьбе шло.
— Ну, к свадьбе не к свадьбе, а любовь между ними была.
— А что ж случилось?
— Да боится она. Шалыгин-то шальной. Вот этой своей шальной удалью он ее и напугал. 3наешь, у нас, где удаль, там и дурь. Ну ты что, правда, не знаешь, что случилось в горсаду? — брови тети Нины удивленно прыгнули вверх.
— Ну, знаю, что Жорка с качелей свалился и в больницу попал, — ответила мать.
— Тогда слушай. Я же своими глазами все видела. Мы в то воскресенье с Женькой, Исааковой дочкой, днем в горсаду гуляли. Шалыгин был выпимши, но не сильно. Говорят, от этой своей любви он на руках таскал Аньку по всем аллеям. А она хоть и отбивалась, но хохотала. Наверно, это ей нравилось…
На беду Шалыгину попались на глаза эти чертовы качели. Он купил два билета, но Анька с ним кататься не захотела. Я, говорит, с тобой боюсь, ты отчаянный. Это еще больше раззадорило Жорку, и он сел в лодку один. А мы с Женькой как раз собирались тоже покататься и стояли, смотрели. Шалыгин с шутками и прибаутками стал раскачиваться. Сила-то есть — ума не надо. Лодка аж дыбом становилась. Если бы не прутья, на которых она была закреплена, давно перевернулась бы. Прутья бились о перекладину и гнулись. Жорка одурел от восторга и орал что-то вперемешку с матом, продолжая раскачиваться. Народ собрался у заборчика, ограждавшего качели. Даже другие качели остановились, и из них смотрели на Шалыгина. Женщины визжали и требовали остановить это хулиганство. А Анька стояла бледная, на глазах слезы, кулачки прижала к груди и что-то шепчет про себя. Появился милиционер и стал свистеть в свисток. Контролерша, наконец-то, подняла тормозную колодку. И тут Шалыгин вылетел из лодки. Прутья качелей в очередной раз стукнулись о трубу перекладины, и Жорка не удержался. Руки разжались, и он вылетел из качелей, зацепив шеей прутья; пролетел всю площадку и упал на деревянный штакетник заборчика. Помогло то, что он как-то руками защитился, и туловище скользнуло по забору.