Моя Шамбала

Работа с циркулярной пилой требовала определенной сноровки. И Аська такую сноровку выработала. Но, как говорится, и на старуху бывает проруха. Доску повело, и пила циркнула по руке, отхватив два пальца на левой руке. А через некоторое время она стала получать пенсию по инвалидности. Это Катя и имела в виду. Аська взорвалась немедленно:

— Да у тебя в чулке больше, чем у директора мясного магазина на сберкнижке. Ты же по три поросенка выкармливаешь. Даром что как нищая в тряпье ходишь.

Этот спектакль в один момент собрал немало зрителей. Кто-то шел за водой, кто-то из магазина. И теперь с удовольствием наблюдали за развитием драмы.

— Зато ты вся в золоте ходишь, — теперь уже напропалую пошла Катя. — Сонька расползлась не хуже того поросенка, вотвот лопнет. И один Арон работает.

— Вон отсюда, паскудина, — не вынесла этих слов Аська… — А нука, вываливай все назад. Ходит, выгребает… Для нее здесь бачки поставлены.

— Чтоб тебе подавиться этими объедками! На, ешь! — сразу осевшим голосом выкрикнула Катя и, теряя рассудок oт нахлынувшей ярости, опрокинула ведро прямо рядом с Аськой. И вдруг, сообразив, что это может плохо кончиться, быстро пошла от Аськиного дома. Аська охнула и стала по рыбьи ловить ртом воздух, не находя слов для возмущения, и только когда Катя была уже недосягаема для рук, крикнула вслед:

— Ну, тварь, чтоб твоей ноги здесь больше не было! И близко не смей подходить к этому дому.

На это Катя показала зад, похлопав по нему ладонью, и от греха поскорее затрусила к своему дому.

Публика хохотала.

Не успел закончиться один спектакль, как начался другой. Теперь все взгляды были обращены на дорогу, по которой два приятеля вели Федора, Катиного мужа. Вели его серединой улицы, поддерживая под руки с двух сторон. Шли молча, сосредоточенно выбирая дорогу, стараясь обойти рытвины и выбоины. Были они в той стадии опьянения, когда все внимание направлено на ноги, а мозг выполняет одну работу: не дает упасть, удерживает на ногах. Тетя Мотя, оставив ведра, бросилась к дому Кати, которая жила чуть подальше колонки, чтобы сообщить о том, что ее Федора ведут пьяного, но Катя, уже сама стояла у калитки, высматривая мужа.

— Кать, твоего ведут! — сообщила издалека тетя Мотя и остановилась, прижимаясь ближе к домам.

Федор безвольно висел на своих дружках, закатывая глаза от натужного усилия согнать дурь, скрипел зубами. Но ближе к дому сделал вдруг отчаянное усилие, пытаясь высвободиться из рук своих приятелей, и те, потеряв равновесие, упали вместе с ним. Поднялись и, с пьяной решимостью довести друга до самого дома, упорно пытались снова взять оставшегося на земле Федора за руки, но Федору это не понравилось, и он, вдруг обидевшись, неожиданно ударил в лицо своего приятеля. Тот удивленно охнул и, не раздумывая, ответил сильным тычком в зубы. Федор повалился и, матерясь, пытался стать на четвереньки, но приятель, не давая ему подняться на ноги, завалил и стал пинать ногами, ладясь угадать под ребра. Сразу оторвалась от ворот и коршуном налетела на него Катя. Она стала оттаскивать его от Федора, колотя кулаками по спине и пытаясь дотянуться до волос. Другой приятель долго не мог взять в толк, что происходит, а потом бросился отнимать своего товарища у Кати, и скоро они ушли, оставив Федора на земле.

Федору никак не удавалось подняться. Катя помогала ему и причитала на всю улицу:

— Ой, убили. Убили, окаянные.

Кто с сочувствием, кто с любопытством, а кто с откровенным удовольствием смотрели на дармовое представление и с нетерпением ждали, чем этот спектакль закончится.

Помог Кате Ольгин сын Толяй, добрый малый из нашего двора. Он поднял Федора и вместе с Катей отвел в дом…

Я поставил ведра на скамейку возле рукомойника и пошел к отцу. Отец открыл глаза. Был он бледен, но выглядел заметно посвежевшим.

— Как ты, пап? — спросил я.

— Спасибо, сынок! Чтобы я без тебя делал?

Он смотрел на меня с такой любовью, что мне стало неловко, и я опустил глаза.

Мать позвала есть. Она хотела принести еду отцу в постель, но он встал и вышел к столу сам. Мать уже успокоилась и теперь наседкой кружилась вокруг отца. Она отдавала ему все лучшее и всю любовь своего нерастраченного сердца, отодвигая всех, в том числе и меня, на второй план. Видно, они с отцом еще не успели налюбиться, и теперь она берегла его и холила, как могла, добывая для него мед, который мешала с коньяком и орехами, делая питательный состав; она отжимала свекольный сок и поила его от давления. Он был для нее и ребенком и мужем. Казалось, «поддержать» отца стало целью ее жизни. Она говорила: «Надо поддержать Юру» и подкладывала ему лучшие куски. Я не обижался, потому что тоже любил и жалел отца.

После ужина отец лег с книгой в свою кровать, а я пошел в темную каморку, где раньше жила бабушка Маруся с Олькой и где теперь спал я, потому что Олька перешла в зал.

Я включил свет и взял томик Брет Гарта, которого мне принес отец. Но читать не получалось. Зашла тетя Нина, и они с матерью стали обсуждать последние уличные новости. Я невольно слушал.

— Шур, ты слышала, Ленка-то прокуророва уехала.