Моя Шамбала

Мы выбрались наверх траншеи, и Мотя с Пахомом высыпали из подолов рубах десятка два патронов, две обоймы и два больших патрона для противотанкового ружья.

— Патроны землей засыпаны, — стал объяснять возбужденный Пахом. — Там еще накопать можно.

— Про это место — никому! — наказал Монгол, — Может, еще сюда придем.

Мы без труда нашли нашу стоянку. Заждавшиеся пацаны бросились к нам навстречу.

Костер почти погас. Осталась лишь горка серого пепла, да тлеющие угли, которые от легкого дуновения ветерка вдруг вспыхивали прозрачным белым пламенем.

Палкой выгребли картошку. Набрали еще хворосту, подложили в костер и раздули огонь.

— Давайте гильзы, — протянул руку Монгол. Мы с Каплунским отдали ему несколько гильз, он бросил их в костер. Смотри, не вздумай бросить патрон! — предупредил Монгол. — Хорики бросили, Веньку чуть не убило. Хорошо, пуля только щеку царапнула. И то крови сколько было. Немного бы в бок и хана, поминай, как звали.

Обжигаясь, ели картошку, скупо посыпая солью, выгрызая горелые корки до сажи.

Раздался глухой хлопок, будто лопнула электрическая лампочка, потом второй, третий и затрещали разом нагретые в костре капсюли гильз.

— Все, салют окончен, довольно произнес Монгол, когда хлопки прекратились. — Давайте теперь потрошить патроны.

Мы нашли железки, камни и стали выбивать пули из патронов. Монгол с Мотейстаршим трудились над патронами из бронебойных ружей, где пороху было больше.

— Осторожней, не попади кто по капсюлю, — строго сказал Монгол. — Так пальцы и оторвет.

— Мишка, смотри! — Каплунский держал в одной руке патрон, в другой мятый клочок бумажки.

— Я этот патрон нашел, когда собирал гильзы. Пулю отбил, а порох не высыпается, я стал ковырять сучком и вытащил. Вроде записка.

Мы обступили Каплунского! Мишка Монгол взял бумажку в руки. Она была запачкана землей по краям изгиба, на одной стороне проступали расплывшиеся в нескольких местах чернила букв, написанных химическим карандашом:

«…рощайте… овар… ументы…. копа… удем… бит…о… посл… ван. Юр…» — с трудом по складам разобрал Мотя. Записка пошла по рукам.

— «Прощайте товарищи, документы закопали, — перевел Каплунский.

— А что такое «удем бит посл» и «ван Юр»?

— Наверно, «будем убиты»… не понятно. «ван Юр» — это Иван, Юра. Вопервых, слова последние, вовторых, второе слово сразу после первого без точки начинается с большой буквы, — расшифровал Самуил Ваткин.

— Молоток, — похвалил Пахом.

— А где закопали-то? — захлопал глазами Семен. Все засмеялись.

— Дурной ты, Сеня, — сказал Армен. — Что на клочке бумаги напишешь? Да и времени у них не было расписывать. Один, наверно, отстреливался от фашистов, а другой в это время писал.

— Где еще можно закопать? — стал рассуждать Монгол. — Там же, в траншее.

— Может, поищем? — предложил Пахом.

— Думаешь, это очень просто? — усмехнулся Мотястарший.

— Не, пацаны. Айда домой. Теперь хоть бы дотемна дойти. Небось уж ищут.

Витька мрачно сплюнул в потухший костер. Его настроение невольно передалось нам, и мы притихли.

— Место мы запомнили. Возьмем лопату и придем снова, — пообещал Монгол, но мы без особого энтузиазма восприняли его слова.

— Каплун, давай сюда патрон и записку.

Каплунский скорчил недовольную мину и попытался возразить, но Монгол выхватил у него записку.

— Давай, давай. У меня целей будет.

Он аккуратно свернул записку по старым сгибам и снова засунул ее в гильзу.

Домой мы шли быстрым шагом и почти всю дорогу молчали. Уже совсем стемнело, когда мы подходили к дому. За квартал нас встретили хорики.

— Ну и влетит вам, — радостно сообщил Венька.

Наши и без того кислые физиономии вытянулись еще больше.

— За что влетит-то? — неуверенно спросил Пахом.

— За то, чтоб не ходил пузатый, — ехидно заметил Вовка Жирик. — Все знают, что вы были в лесу.

— Откуда знают-то? — проговорился Семен.

— Бабки видели, как вы кодлой шли к Московской улице с сетками.

— Сетка была только у меня, — полностью выдал нас Монгол.

Первым увидел свою мать Пахом. Он втянул голову в плечи и как-то спотыкаясь, кругами пошел в ее сторону. Ни слова не говоря, тетя Клава влепила ему мощную оплеуху, и он с громовым ревом влетел в калитку. Пока я плелся к своему дому, я слышал, как в ответ на крик матери, что-то бубнил Мишка Монгол, и тоненько на одной ноте гундосил Мотямладший. Меня мать крепко охватила за руку и, цепко держа, повела домой.

— Ну, отец с тобой поговорит, — пообещала мать.

Вот как раз отца я и не боялся. Перед ним я чувствовал скорее стыд, чем страх. С отцом мы ладили, и он понимал меня. В конце концов, я был просто мальчишкой, и со мной время от времени случались всякие истории.

На этот раз, после неприятного объяснения с отцом, мать настояла, чтобы я никуда не выходил и недельку посидел дома.

После этого мне больше ничего не оставалось, как заняться чтением.