— Поэтому обивка её подушек для сидения зарастает сама, если их покормить, — добавила Лиора с кривой усмешкой. — И поэтому Наоки так близко к сердцу принимает аварии своих механизмов. Ведь для неё это не просто изобретения, а её обожаемые маленькие милашки.
Я бы, наверное, прониклась симпатией к прелестным изобретениям Наоки, если б в тот самый момент мы не пролетели мимо гостеприимно распахнутой челюсти, примерно метров пятнадцать в диаметре. Она судорожно дёргалась, пытаясь захлопнуться, но заклинившие поршни не позволяли; острые жёлтые зубы — несколько тысяч, кажется — беспрестанно шевелились, точно вращались на невидимых шарнирах.
"Интересно, а для чего служил этот механизм?" — пронеслось у меня в голове.
И почти одновременно издали донёсся надрывный, хриплый, заливистый плач:
— Мои сладкие кро-о-о-ошки!
Со сводов рухнуло что-то огромное, рассыпаясь на мелкие фрагменты с сухим костяным треском. Я рефлекторно вскинула руки и закрылась зеленоватым полукуполом, но первая же попавшая на него деталь вонзилась — и принялась вкручиваться с визгом, как нервный самостоятельный штопор. Маронг бросил нашу платформу влево, уходя из-под шелестящего потока, и выстроил поверх моей иллюзии ещё один слой — из условной "жидкости" с очень быстрым течением.
Орущий штопор выбросило в стену. Секунду он размышлял — а потом снова принялся ввинчиваться, теперь уже камень.
— Надеюсь, они далеко от лаборатории не убегут, — задумчиво произнесла Лиора, и по её тону было ясно, что она мало в это верит. — Но теперь хотя бы ясно, почему все так обеспокоены.
От острого приступа сарказма у меня даже дыхание перехватило.
— Обеспокоены? — Я немного свернула купол, чтобы отгородиться от ментальной какофонии. — Мне всегда казалось, что это называется истерикой, а не беспокойством.
Ответить Лиора не успела — мы вылетели на полной скорости в пещеру с полупрозрачным потолком. Кажется, именно здесь когда-то и располагались мастерские Наоки. По крайней мере, её саму я узнала сразу.
Она рыдала взахлёб, обессиленно опустившись на колени — двухметровая женщина с потрясающей фигурой, облачённая в алое с макушки до пят. Рыжевато-золотистые волосы торчали вокруг головы, словно иглы у дикобраза. И, хотя в пещере хватало народу, человек пятьдесят, по крайней мере, вокруг Наоки образовался солидный пустой круг — условно пустой, потому что в его пределах щёлкали зубами трёхногие табуретки, увенчанные линзами и коробками, бегали крохотные разноцветные диски с десятками тоненьких ножек, летали глаза с крылышками и нервно подпрыгивали подушки для сидения, отделанные под кожу — похоже, те самые, разрекламированные Лиорой…
…нет, один человек не струсил. Он стоял рядом с мастером, бережно обнимая её за плечи, поглаживая по волосам и нашёптывая что-то успокоительное — весь в чёрном, за исключением красного шарфа на плечах.
— Тейт?! — недоверчиво выдохнула я — и потянулась к нему всем куполом.
Это действительно оказался именно Тейт — рыжий, бессовестный, внутренне дрожащий от азарта.
— Привет, Трикси, — беспечно откликнулся он и махнул рукой. — Тут Наоки немного расстроили, пришлось заглянуть к ней. Ну, я всё равно хотел вас когда-нибудь познакомить.
Перед моим мысленным взором вспыхнуло проклятое число восемнадцать, и лишь колоссальным напряжением я заставила его померкнуть. Было бы крайне глупо считать, что жизнь Тейта началась исключительно после моего появления. Но сейчас он со мной, а я с ним, и это единственное, что важно.
Может, кроме пары тысяч плотоядных механизмов, сбежавших из лаборатории безумной изобретательницы.
— Рыженький, миленький, — пресловутая изобретательница отвлеклась от рыданий и повернула голову, разглядывая меня через плечо Тейта. Глаза у неё оказались зелёные, кошачьи — совершенно круглые с узкими зрачками. — А это кто?
Он не промедлил ни полсекунды.
— Трикси Бланш, моё сердце, — улыбнулся рыжий и дёрнул Наоки за ухо. — Она хорошая, очень, тебе понравится.
— Да-а? — заинтересованно протянула мастер. — Ну, тогда садитесь. Нет, миленький, не уходи… А вы — кыш, — небрежно махнула она рукой в сторону толпы, и маги прыснули в стороны, растворяясь в тёмном лабиринте, как сахар — в горячей воде.
И тут я заметила несоответствие: глаза у Наоки были заплаканными, внешний слой сознания — нечто среднее между депрессивным состоянием и истерическим, но из глубины шло ощущение такой целостной, уравновешенной силы, что дух захватывало.
— Приветствую, мастер, — Лиора первой опомнилась и выполнила приказ. Правда, села она не на услужливо подбежавшую подушку, а прямо на камни. — Прошу прощения за вторжение без приглашения, однако я была сильно обеспокоена, когда поняла, что шум исходит из ваших лабораторий. Что здесь произошло?
"Шрах, как врёт!" — пронеслось у меня в голове восхищённое.