Моя профессия

Когда-то, когда о кукольном театре я не знал почти что ничего и мне понадобилось сделать для моих кукол обычную складную ширму, я, как вы помните, обратился за советом к директору Музея игрушки Николаю Дмитриевичу Бартраму. Вот и сейчас я отправился к нему с просьбой помочь мне разыскать будущего директора. Так же как и раньше, я вышел из музея, зажав в руке бумажку с адресом неизвестного мне человека.

На Остоженке в маленькой, немного старинной квартирке меня встретил такой же маленький, немного старинный человек с аккуратной седой бородкой и живыми, молодыми глазами.

Сейчас среди большого количества работников театра только двое или трое помнят нашего первого директора Сергея Сергеевича Шошина. Теперь нас больше трехсот человек, а в первый год существования театра было всего человек десять-двенадцать.

Из них кто-то по тем или иным причинам ушел, кто-то вышел на пенсию, а кто-то умер. Ведь с года основания театра прошло полстолетия. Давно умер и Сергей Сергеевич, но те, кто знал этого прекрасного, скромного, преданного театру человека, вспоминают о нем с нежностью и благодарностью, потому что именно он собрал наш первый маленький коллектив.

В сентябре тридцать первого года Шошин был зачислен директором, а я художественным руководителем Государственного центрального театра кукол.

Сейчас у театра есть свое здание, в котором мы играем ежедневно утром для детей и вечером для взрослых, большая труппа, оркестр, специальные мастерские с целым штатом художников, бутафоров, конструкторов и костюмеров, музей по истории кукольного театра, в котором собраны куклы чуть ли не из всех стран мира, библиотека с книгами по кукольному театру на русском, немецком, английском, французском, польском, болгарском, чешском, голландском, японском, итальянском, венгерском, китайском языке.

За пятьдесят лет нашей жизни мы объехали около четырехсот городов нашей страны. Автомобили, самолеты, специальные пароходы и поезда возили нас по всей стране, на восток вплоть до Камчатки, на север вплоть до Мурманска, на юг по побережьям Каспийского и Черного моря, по всей Белоруссии, Украине, по Армении, Грузии, Молдавии. Я не преувеличил, написав «специальные пароходы и поезда». Для поездки по Волге и ее притокам мы арендовали целый пароход, а три пассажирских и четыре товарных вагона – это целый поезд.

Больше пятидесяти раз театр наш выезжал за границу, побывав в тридцати четырех странах мира, в том числе во всех странах Европы, в Соединенных Штатах Америки, Канаде, Индии, Египте, Ливане, Сирии, Японии, Мексике.

Сейчас театр имеет право называться Центральным театром кукол, потому что он действительно самый большой кукольный театр страны, но в год его рождения такое громкое название по отношению к коллективу, целиком помещавшемуся в одной комнате, отведенной нам для работы, можно было рассматривать только как грандиозный аванс, который трудом своим мы должны были оправдать.

У нас появилось штатное расписание, финансовая смета, маленькая группа актеров, и не было основного: спектаклей, которые мы могли бы играть, или хотя бы пьес, которые мы могли бы репетировать.

И вот наступил день, когда в дверь нашей комнаты, на которой была прибита стеклянная синяя дощечка с надписью «Государственный центральный театр кукол», вошли незнакомые или мало знакомые между собой актеры и, внимательно всматриваясь друг в друга, расселись по стульям. Я должен был сказать им, что мы будем делать, но опять-таки ничего внятного, кроме того, что, как мне кажется, в кукольном театре нужно играть то, что нельзя было бы сыграть в обычном театре, сказать не мог.

Глава вторая Небольшая историческая справка

Без родословной

Чем же объясняется тот на первый взгляд странный факт, что мое «кредо» было таким кратким и я не мог определить более конкретно стоящие перед театром задачи, то есть прежде всего характер будущего репертуара?

Было ли это только следствием моей неопытности и непонимания свойств, а значит, и возможностей театра кукол?

Нет, дело было в том, что понимания-то, в сущности, и взять было неоткуда, а с неба оно не падает.

Если бы речь шла об организации нового драматического театра, то от человека, взявшегося за руководство им, требовать такое понимание было бы естественно. Оно опиралось бы на всю историю и весь опыт других драматических театров. Пренебречь этим опытом не мог бы ни один режиссер, даже в том случае, если бы он декларировал свое несогласие со многими и считал бы себя абсолютным новатором.

Советский драматический театр, базирующийся в основном на «системе» Станиславского, то есть на опыте Художественного театра, сохраняет линию преемственности. И как бы далеко ни уходили иногда от этой линии Мейерхольд и Вахтангов, Михоэлс и Таиров, Охлопков и Завадский, Ефремов и Любимов, как бы ни отличались друг от друга «Чайка», «Турандот», «Лес», «Любовь Яровая», «Оптимистическая трагедия», «Тевье-молочник», «Аристократы», «Дни Турбиных», «Павшие и живые» или «Сталевары» – все равно все они звенья одной цепи.