Моя любовь когда-нибудь очнется

Пришлось простоять на холоде минут сорок, прежде чем по нашему участку дороги вообще кто-то проехал. К счастью, вторая машина, появившаяся еще минут через двадцать, меня подобрала. За рулем сидел молодой парень, который направлялся в Диггер на какую-то вечеринку. Ему было восемнадцать, и он ездил на «Понтиаке Транс Эм» 1979 года. Точно на такой же машине ездил Берт Рейнольдс в фильме «Полицейский и бандит», хотя, как вскоре выяснилось, мой новый знакомый слегка доработал древний двигатель.

– На этой штуке ставили V-образную восьмерку мощностью триста двадцать пять лошадок, – сообщил он мне, ласково поглаживая рычаг коробки передач. – Ну, я рассверлил цилиндры, отполировал как следует, поколдовал со свечами, поставил более жесткие пружины клапанов, усовершенствованный распредвал, добавил воздушный фильтр-нулевку, трехдюймовые выхлопные трубы и углеволоконные глушители, переделал и усовершенствовал еще кое-что… Конечно, машинка стала немного шумновата, но зато теперь она не ездит, а летает. Да, летает!.. Думаю, я довел движок до четырехсот лошадок. Кроме того, я поставил задний мост от «Корвета» семьдесят второго года, так что теперь у меня передаточное число на оси – четыре к одиннадцати, ясно вам?

Мне было ясно, хотя из-за рева мотора я его почти не слышал. Должно быть, парень это понял, а может, ему просто захотелось подтвердить свои слова делом. Как бы там ни было, он нажал акселератор, и меня с силой прижало к сиденью. Прежде чем я сумел поднять голову, мы уже мчались со скоростью больше восьмидесяти миль в час. Пожалуй, этот «Понтиак» действительно был самым быстрым и самым шумным автомобилем из всех, в которых мне доводилось ездить. Он был способен жечь резину на всех четырех передачах, что его счастливый обладатель не замедлил мне продемонстрировать. Приборная доска «Понтиака» напоминала пульт управления космическим кораблем, столько на ней было датчиков, циферблатов, сигнальных лампочек и переключателей. Не хватало разве что радара, поскольку я не представлял, как парень может что-то видеть за установленным на капоте огромным воздухозаборником.

Оставшиеся до города двенадцать миль мы проехали – пролетели – минут за семь или даже меньше. Скорость была столь велика, что мне даже показалась, будто прерывистая осевая линия стала сплошной, хотя я отлично знал, что этого не может быть. Когда парень высадил меня у больницы, я попытался его поблагодарить, но, боюсь, за грохотом выхлопа он меня снова не услышал, поэтому я просто сунул ему три доллара (по дороге парень обмолвился, что ему еще нужно заправиться), которые оставлял себе на обед. Я бы дал ему больше – не каждый день катаешься на модернизированных с таким искусством «Понтиаках», – но в карманах у меня больше ничего не было, кроме контракта с деканом Уинтером, а я сомневался, что он может как-то пригодиться моему новому знакомому.

Когда я вошел в палату, Мэгги выглядела как всегда – царственно-спокойной и бесконечно прекрасной, и я в очередной раз подумал, как мне неслыханно повезло. Иначе, чем невероятной удачей, я не мог объяснить, как мне, простому деревенскому пареньку, удалось изловить сказочную жар-птицу. «Господи, вот что такое настоящая красавица!» – думал я, садясь рядом с кроватью и беря Мэгги за руку.

И снова во мне вспыхнула надежда. Начиная с Рождества пальцы Мэгги стали более подвижными, а однажды мне даже показалось, будто она ответила на мое прикосновение легким пожатием, хотя я и не был уверен в этом до конца. Возможно, это было не сознательным действием, а лишь проявлением спинальной активности, насчет которой меня предупреждал врач: рефлекторные движения возможны, говорил он, но пусть они вас не слишком обнадеживают.

И все же я пожал руку Мэгги. Каждый раз, садясь рядом с ней на стул, я пожимал ей руку три раза подряд. На нашем тайном языке это означало «Я тебя люблю», и Мег это знала. И пока мы встречались, и после свадьбы три пожатия означали только одно – «Я тебя люблю». А тот из нас, кому пожали руку, или плечо, или колено, должен был ответить двумя или четырьмя пожатиями, что означало, соответственно, «Я тоже!» или «Я тоже тебя люблю».

Сегодня, когда я трижды пожал руку Мэгги, она ответила мне только одним пожатием. Не двумя, не тремя и не четырьмя, но это было самое настоящее пожатие, а никакое не проявление спинальной активности! Я понял это сразу, понял всем сердцем и всей душой и ни на секунду не усомнился в своей правоте. Воодушевленный, я уселся поудобнее и подробно рассказал Мэгги о предложении декана Уинтера и о том, что я решил ответить согласием. Я говорил и говорил, а сам внимательно наблюдал за Мэгги. Почти сразу я заметил, что ее глаза под опущенными веками заметались из стороны в сторону, а дыхание стало более частым. В конце концов я засмеялся – меня рассмешила мысль о том, что колледж намерен взять меня на постоянную работу, и в этот момент Мэгги еще раз пожала мне пальцы.

Какое-то время спустя в дверь кто-то деликатно – я бы даже сказал, робко – постучался. Поцеловав Мэгги в лоб, я открыл дверь и увидел Кой.